Реквием души (ЛП) - Заварелли А. Страница 6

– Ты, должно быть, шутишь, – прошипела Мерседес. – Только не говори, что действительно собираешься переспать с этой ужасной женщиной.

Я потрогал черное кружево и попытался представить Айви в этом наряде. Моего врага и будущую жену. Женщину моложе меня на двенадцать лет. Я долгие годы не видел ее вблизи, ни разу после взрыва. Но я наблюдал за ней. Знал все ее изгибы, нежные формы, невероятные девичьи мечты, включавшие побег от «Общества». Она станет моей, и я буду делать с ней все, что захочу. Брать. Касаться. Мучить.

Наводить ужас.

Словно обжегшись, я отдернул пальцы и нащупал ручку в кармане. Слишком поздно я осознал, что Мерседес продолжала наблюдать за мной, как безжалостный ястреб, впитывая в себя каждое движение и невысказанную мысль. И все ради собственных мотивов, чтобы припомнить мне все позже.

– Что такое? – спросила она, с любопытством смотря на ручку.

Я вернул ее в карман и ничего не ответил. Потенциально опасный шаг, когда дело касалось моей сестры. У нее была привычка добывать информацию, и моя реакция лишь усилила ее желание докопаться до истины. Я достаточно хорошо знал Мерседес, чтобы понять одну простую вещь. Женщина – ничто без своей решимости.

Она узнала о моих подозрениях насчет предательства Эля, когда рылась в кабинете, не получив от меня нужных ответов. Обнаружив у меня файлы на семью Морено, она превратилась в питона, преследующего грызуна. Стала неудержима. Даже сейчас у Мерседес едва пена изо рта не шла, потому я знал, что мне придется быть предельно точным в формулировке правил поведения с Айви.

Может, Мерседес и хотела отомстить, но она знала свое место. Я был главой семьи де ла Роса. Это я управлял жизнью сестры. Ее судьбой. И она знала, что лучше даже не моргать без моего одобрения. То же будет касаться и Айви.

Моей милой ядовитой Айви.

– Когда ты убьешь ее? – спросила Мерседес, в ее голосе слышалась мольба.

Не ответив, я вытащил пару туфель на каблуках для своей невесты к еще большему раздражению сестры.

– Если бы не знала тебя лучше, то подумала бы, что ты и правда хочешь жениться на этой женщине, – обвинила меня Мерседес.

Я посмотрел на нее, не желая оставлять недопонимания.

– Я хочу уничтожить ее. Никогда не заблуждайся на этот счет. И я добьюсь своей цели.

– Но как? – взмолилась она, и я увидел грусть, которую сестра показывала крайне редко. – Скажи, как ты убьешь ее.

На этот вопрос я мог ответить ей лишь одно.

– Медленно.

Прим.пер.:

[1] Imperium Valens Invictum – дай сильному власть, и он станет непобедим (пер. с латыни)

Айви

В начале третьего ночи мы свернули к подъездной дорожке нашего дома. Точнее, домом я могла его назвать с большой натяжкой. Скорее здание, в котором я выросла. Хейзел чувствовала то же самое и, как я подозревала, Эванжелина придерживалась тех же мыслей.

По крайней мере, я смогу ее увидеть. Моей младшей сестре было всего тринадцать лет. Я была в том же возрасте, когда моя жизнь навсегда изменилась. В тот год «Общество» вмешалось в нашу жизнь, как никогда раньше.

Семья Морено стояла довольно низко в иерархии общества, которое я всегда считала находившимся в шаге от культа. Там существовало нечто вроде кастовой системы, в которой отец занимал не слишком высокое положение.

Моя мама – другое дело.

До нее у отца была другая жена. Он никогда не упоминал о ней, пока мы росли. Я не знала ее имени. Даже на фотографии мне довелось увидеть эту женщину лишь однажды. Тем утром я опаздывала в школу, и мне нужно было срочно взять деньги на обед, а папин бумажник лежал ближе всего.

Тогда я опоздала на автобус, поскольку впала в ступор, когда вместе с долларовыми купюрами из бумажника выпала небольшая – с ноготь большого пальца – фотография. Я решила, что папа хранил изображение какой-то незнакомки, хотя не носил с собой даже фотографии собственных детей.

Я запомнила, что та женщина была красива, но ее красота ничем не походила на мамину. У нее были такие же темные глаза, как у Абеля, только ее радужки ярко сияли. Та женщина тепло улыбалась глазами. А что касалось брата, так его глаза были мертвыми. И так было всегда, сколько я себя помнила.

Когда услышала, что мама на высоких каблуках неслась на кухню, крича, что я опоздала на автобус, то быстро засунула фотографию обратно в бумажник. После она заставила меня пройти до школы шесть миль под проливным дождем.

Я ненавидела свою мать.

Когда мы преодолели длинную подъездную дорожку и подъехали к зданию вплотную, единственный горевший в комнате Эванжелины свет погас.

Абель пробормотал что-то насчет того, что сестра его не слушалась, но, впрочем, довольно отстраненно.

Я же смотрела на дом, увидев его впервые за полтора года. Просторное, когда-то красивое здание в переулке тихой улице недалеко от Французского квартала. От одного взгляда на него я почувствовала, как стали возвращаться все детские чувства, скручивая желудок в тугой узел, а руки оказались липкими.

– Дом, милый дом, – сказал Абель, заглушая двигатель «Rolls Royce».

– Почему ты не попросил Джозефа тебя отвезти? – спросила я, когда он распахнул дверь. Мне показалось странным, что брат сам вел машину, поскольку Абель всегда был зациклен на внешних проявлениях власти и восхождении по социальной лестнице общества, которое не желало его видеть.

Он уже выставил одну ногу на асфальт, но обернулся ко мне.

– Я найму своего водителя. Мне не нужны папины объедки.

– Джозеф – человек, а не объедки. Ему ведь уже семьдесят? И ты его уволил?

– Этот водитель не должен тебя интересовать. Пойдем. Я устал, а у нас впереди длинный день.

Он выскочил из машины, и я последовала за ним, потянувшись на заднее сиденье, чтобы взять сумочку и вещи, которые успела собрать. Я захватила несколько учебников – сколько поместилось в сумку – а также несколько комплектов одежды. Всего несколько. Наверное, какая-то часть меня все еще цеплялась за надежду, что все не так плохо, как описал Абель. Что отец быстро поправится, а я даже смогу уехать назад в колледж.

Но потом в голове раздавались его слова: «Тебя избрали». И я понимала, что уже не смогу вернуться.

Я проследовала за братом к входной двери и подождала, пока он ее распахнет, прежде чем войти внутрь. Ноги словно налились свинцом. Я знала, что войти в дом намного проще, чем выйти.

Я почувствовала витавший в воздухе аромат, отвлекший от печальных мыслей. Свечи моей матери. С ванилью и корицей. Я прекрасно знала, сколько она платила за эти свечи. Просто смехотворная сумма за воск, который все равно растает и пропадет. Сам по себе запах не был плохим, но тянул за собой воспоминания. Мне даже пришлось упереться рукой о комод возле двери, чтобы справиться с эмоциями.