Ольга Дрёмова - Дар божий. Соперницы Страница 6

Взяв Маришкину ладошку в свою, он поднёс её к губам и стал нежно целовать, наслаждаясь ощущением тепла и покоя, исходящего от неё. Закрыв глаза, он вдыхал терпкий, тяжёлый запах духов, смешанный с оттенком теплоты аромата рук. В свои поцелуи он вкладывал всю нежность и любовь человека, отдавшего себя когда-то раз и навсегда единственной любимой женщине на земле.

Обхватив ноги жены, он уткнул лицо в её колени, ощущая каждой клеточкой удовольствие от прикосновений её мягких рук. Повернув лицо мужа к себе, Маринка наклонилась и первой поцеловала его в губы.

Сейчас, в свои пятьдесят семь, Вороновский чувствовал всё острее и осознаннее, будто в какой-то момент для него вдруг приоткрылась возможность различать огромную палитру красок, звуков и эмоций. Возможно, так устроено природой, что это ощущение, непонятное в молодости, приходит слишком поздно, когда насладиться им удаётся не всем. Мы часто проходим мимо чего-то, не осознавая, насколько ценно то, что дано нам как бы само собой, но когда приходит время расстаться с этим, мы цепляемся за любую, пусть даже малую возможность обладания ускользающим мигом счастья.

Вороновский чувствовал себя человеком, оказавшимся на солнечной поляне в последние тёплые сентябрьские деньки. Он ловил эти слабые солнечные лучи ускользающего тепла, надеясь на продолжение лета и в душе понимая, что нельзя вернуть невозвратимое. Иногда бывает так, что эти крошечные подарки бабьего лета становятся во сто крат дороже щедрой июльской палящей жары.

В комнате был полумрак, горело только бра, прикрученное над креслом. В углу, около телевизора, стояла полностью наряженная новогодняя ёлка, под потолком висели разноцветные блестящие полоски мишуры. Все дожди ребята соединили в одну длинную цепочку, которую протянули, хаотично зацепляя за все предметы, находящиеся в комнате. Блестящие полоски, идущие из угла в угол, перекрещивались под потолком самым неимоверным образом, сплетаясь в блестящий шатёр звёздного неба. На пересечениях сверкающих гирлянд мальчишки прикрепили ёлочные шары, зацепив их скрепками. На оконном карнизе висела музыкальная цепочка мелких лампочек, которая могла мигать цветными огоньками в такт повторяющейся известной рождественской песенке.

Вороновский включил музыкальную гирлянду и погасил бра. Комната стала напоминать пещеру Аладдина, усыпанную блеском золота и драгоценных огней. Подойдя обратно к Маришке, он сел рядом с ней на диване и, не переставая смотреть в её блестящие глаза, начал не спеша, наслаждаясь каждым мигом, расстёгивать на ней мелкие пуговки блузки. Наверное, посадить их в таком количестве всего на одну кофточку придумал или очень большой шутник, или мужененавистник — кто-то из двух. Пуговки были маленькими и кругленькими, они выскальзывали из пальцев, не желая расставаться с петельками.

— Как ты со всем этим справляешься, ума не приложу, — прошептал со смехом Лёвушка. — Сколько же вы, женщины, сами себе придумываете лишней заботы!

— Во-первых, милый, совсем не факт, что эту модель придумала женщина, а во-вторых, если бы я расстёгивала все эти бусинки каждый раз, когда влезаю или вылезаю из блузки, у меня бы не хватило времени ни на что. Всё гораздо проще, — прошептала она, увидев вопросительный взгляд мужа, — я снимаю и надеваю её через голову, не расстёгивая.

— Ах ты, коварная женщина, что же ты не сказала мне об этом сразу? — прищурил глаза Лев.

— Потому что тебе важен результат, а мне приятен сам процесс, — заявила нисколько не смутившаяся Маришка.

Вороновский уже заканчивал своё увлекательное занятие, когда зазвенела телефонная трубка.

— Очень вовремя, — изрёк он, — я несказанно рад вашему звонку. Как же я, старый дурень, позабыл его отключить? Не будем брать, потому что никого нет дома, а кто есть, тот давно крепко спит, правда? — посовещался он с Маришкой.

— А если что-то важное? — предположила она.

— Всё самое важное находится у меня в руках и ещё там, за стенкой, — сказал он и уткнулся в бархатное плечо Маришки.

Телефон продолжал настырно дребезжать, выводя птичьи рулады.

— Любой человек, поняв, что трубку не берут, давно бы прекратил нарушать покой мирных граждан. Этот же либо настырный, либо попросту нетактичный, — резюмировал он, с досадой глядя на не прекращающую пищать трубку.

— Возможно, это звонит тот, кому необходимо нас услышать, такое тоже может быть, — сказала Марина. — Лёвушка, ты возьми, на всякий случай, трубку, а то ведь потом сам будешь голову ломать, кто звонил.

— В следующий раз я его заранее выключу, за три дня вперёд, — обиделся на телефон Лев, но трубку всё же снял.

— Алло! — несколько недружелюбно произнёс он, но, услышав голос на другом конце трубки, тут же сменил интонацию.

— Лёвушка, это ты? — Голос женщины звучал то ли расстроенно, то ли просто была плохая слышимость в трубке.

— Я, Верочка Семёновна, здравствуйте.

— Лёвушка, я звоню вам не из дома. Мы с Юрой в больнице.

— В какой больнице? — опешил Лев. — Что случилось?

— Не перебивай меня, у нас очень мало времени. Юру забрали несколько часов назад с сердцем по «скорой», по дороге врачи сумели вытащить его из состояния клинической смерти, но дела его очень плохи, говорят… — Она не удержалась и хлюпнула носом в трубку.

— Что говорят врачи?! Алло! — крикнул в трубку Лев, испугавшись, что связь прервалась.

— Они говорят, что шансов почти никаких и эта ночь станет для него последней. Я знаю, он хотел бы тебя ещё раз увидеть, Лёвушка, ты ему как сын. Сейчас он в реанимации, к нему никого не пускают, но если ты приедешь, ты же сам врач, я думаю, нам разрешат к нему пройти. Лёвушка, приезжай, пожалуйста. — И она заплакала, не в силах сдержать слёзы.

— Вера, я записываю адрес, — проговорил Вороновский. — Какая, ещё раз? Записал. Ждите, я беру машину и выезжаю.

Лев бросил трубку и, обернувшись к Маринке, побелевшими губами произнёс:

— Натаныч умирает, говорят, шансов — никаких.

Маринка ойкнула, закрыв рот обеими ладонями, и побелела так же, как муж.

— Я поехал, а ты оставайся с ребятами, — уже договаривал он, надевая в прихожей куртку, — буду звонить, жди.

Дверь захлопнулась, в тишине подъезда послышались торопливо спускающиеся шаги, а Маришка, стоя у входной двери, тихо заплакала.

На ночном шоссе машин было достаточно много, но почему-то останавливаться они не хотели. Поэтому, когда, громыхая и треща на каждой выщербленке дороги, около Вороновского заскрипели тормоза раздолбанной жёлтой «копейки», он обрадовался этому звуку, словно чему-то родному. Даже не поинтересовавшись, сколько это будет стоить, Вороновский запрыгнул в поданный «мерседес», и машина рванула вперёд.