Мариса де лос Сантос - Когда приходит любовь Страница 6

Он принес вино, наполнил бокал матери и задержал бутылку над бокалом Клэр. Клэр уже собралась отказаться, но он смотрел не на нее, а на мать, а она, к ее удивлению, кивнула. Клэр смотрела, как темное вино поднимается в бокале, и не знала, что ей делать. Может быть, ей напомнить матери о ее собственной сестре, которая в девятилетнем возрасте после вечеринки проскользнула вниз и выпила остатки из всех бокалов? «Ее нашли на лужайке, она смотрела на луну и смеялась. С того дня она превратилась в безнадежную пьяницу. Безнадежную». Собственные слова ее матери, ее рассказ. Невероятно, чтобы она об этом забыла.

Но мать взяла бокал и посмотрела на Клэр, подняв брови. Бокал был большой, на высокой ножке, Клэр никогда не держала такого в руках, тем более не пила из такого. Она обхватила пальцами ножку и, взглянув на мать, подставила ладонь под донышко и подняла. Мать одобрительно кивнула. Может быть, так и надо, так и положено?

— Важно знать, когда можно нарушить правила, а когда нужно им подчиняться. Давай выпьем за прогул! — Она чокнулась с Клэр, и Клэр сделала глоток, ощутив странный вкус, но она все равно проглотила. На глаза навернулись слезы, и она быстро моргнула. «Господи, пожалуйста, не превращай меня в пьяницу», — взмолилась было она, затем передумала. Наверное, некоторые люди могут стать безнадежными пьяницами, а другие не могут, и ее мама знает об этом, знает, что Клэр из тех, кто не может. Если бы ее мама этого не знала, она никогда не позволила бы Клэр пить вино, ни за что в жизни. Она представила себе, как мать выбивает бокал из ее руки, когда она подносит его ко рту, стекло разбивается, на стене возникает бурое пятно.

Еда оказалась забавной: какие-то невероятные сооружения, лежащие в центре большой тарелки, соус образует сияющие узоры, мясо уложено на овощи, а не рядом. Клэр едва успела разобрать одно из сооружений и попробовать его, как принесли другую тарелку. Слишком много еды — невероятно много, — но это ничего, потому что мать ела с аппетитом, даже с жадностью, и Клэр вспомнила, что в последнее время мама очень мало ела. Она бродила во время обеда по кухне, присаживалась на стол, скрестив ноги, и болтала одной, но сидела так недолго. Ее мама всегда была стройной, но в последнее время Клэр заметила, что она очень похудела: руки стали прозрачными, пальцы похожи на когти, кожа на скулах натянулась. «Она выглядит как модель», — убеждала себя Клэр. И ей было радостно видеть, что мать ест с аппетитом.

— Послушай, Клэр, — неожиданно сказала мать, — на это Рождество мы забудем про все эти американские скучные Святки и поедем в Испанию, в Мадрид. — Она отпила большой глоток вина, затем покачала головой. — Нет, нет, в Барселону! Ты глазам своим не поверишь. Это же сказочная страна! Что ты по этому поводу думаешь?

Клэр ликовала — ее спрашивают, что она думает! Она сказала:

— Я думаю, определенно да.

Хотя она обожала рождественские праздники в Филадельфии. Они всегда были только вдвоем. Родители Клэр были единственными детьми в неполных семьях. Клэр никогда не видела своего отца на Рождество. У них была традиция — вместе ужинать под Новый год, хотя вряд ли это можно назвать традицией, поскольку обычно она не соблюдалась. Отец Клэр часто бывал в отъезде или был слишком занят, но Клэр это мало огорчало.

Так что каждый год Клэр с матерью садились в поезд и отправлялись в город, чтобы полюбоваться праздничной иллюминацией, а затем вместе садились на пол в «Лорд Тейлор» и смотрели световое шоу. Они обе обожали рождественские песнопения, и мама научила Клэр петь «Молчаливую ночь» и «Ангелы-вестники поют!», слов которых почти никто не знал. В канун Рождества они ужинали в деревенской гостинице, где женатая пара, Джуно и Ларс, угощали их рождественской едой — гусем, грушами, каштанами и настоящим пудингом из фиников. Клэр чувствовала себя спокойно и уютно, сидя за столиком со своей матерью в комнате, полной шумных, смеющихся, разодетых незнакомых людей. Над крышей дома нависало деревенское небо, и Рождество медленно приближалось к ним, как легкий снег.

Но мать с таким воодушевлением описывала яркие шпили, украшенные завитками, рисовала их в воздухе руками, планировала вместе посещать уроки каталонского, что Клэр не стала возражать против каникул в Испании. Голос матери звучал несколько выше, чем обычно, и в него вкрадывались лихорадочные нотки, но Клэр решила, что все дело в приливе энергии благодаря сытному обеду.

Мать Клэр внезапно замолчала и взглянула на розовые стены.

— Мой муж приводил меня сюда, — сказала она таким жестким голосом, что девочка похолодела. Родители Клэр развелись, когда ей было два года. Хотя Клэр иногда встречалась с отцом, мать никогда не говорила, почему он ушел, она вообще о нем почти не говорила и, разумеется, никогда не называла его «мой муж». Больше всего Клэр потрясло, как внезапно и резко изменился голос матери, как будто он принадлежал другой женщине.

Когда через секунду подошел официант, глаза матери стали мягче, она обратила на него все свое внимание, и на губах появилась улыбка. К удивлению Клэр, мать взяла руку мужчины двумя руками, повернула ее, взглянула на ладонь, затем слегка отодвинула его манжету, чтобы взглянуть на часы.

— Вижу, у вас есть время, — заметила она прежним голосом. Официант посмотрел на Клэр и улыбнулся матери.

— Принести счет? — спросил он. Его рука все еще лежала в ее ладонях. Она кивнула, разжала пальцы и отпустила руку, как птичку.

Как только официант ушел, мать Клэр встала, аккуратно сложила салфетку, положила ее на стол и нежно взглянула на Клэр.

— Схожу в дамскую комнату, дорогая. Подожди здесь, — сказала она, только теперь слово «дорогая» прозвучало совсем безлично, как будто она вовсе и не с Клэр разговаривала. Внезапно она снова села на свой стул, наклонилась к дочери и прошептала: — Никогда не верь, если кто-нибудь станет тебе говорить, что мужчинам хочется секса больше, чем женщинам. Твой отец в постели был пустым местом, но с настоящим мужчиной секс — великолепная вещь. Великолепная! Прислушивайся к своему телу, Клэр. — Она встала и удалилась.

Клэр как будто ударили. Она тяжело дышала, ее подташнивало. Она прижала руки к груди, обняла себя за плечи, чтобы унять дрожь. Что происходит? Ей хотелось думать, что мать пьяна, но она знала, что это не так. Ее бокал с вином был почти полон. Мама, которую она знала, никогда бы не произнесла этих слов, никогда бы не забрала ее из школы, чтобы повести в ресторан, никогда бы не предложила ей вина и никогда не стала бы прикасаться к официанту. Нужно ли ей кому-нибудь об этом рассказать? Кому? Не попадет ли тогда ее мама в беду?