The Мечты. Бес и ребро (СИ) - Светлая Марина Страница 60

- Я наслышан, что вы хорошая актриса, - покивал головой Трофимцев. – Но мы не в театре. И чем больше вы отпираетесь, тем хуже делаете только себе. Лучше чистосердечно во всем признаться.

- Да в чем п-признаваться?! – Стефания все-таки вскочила с места и – о чудо! – не грохнулась. Оперлась ладонями о столешницу и завопила, даже не понимая, что заикается от волнения, как в детстве: – В чем? Какие счета? Какие, к черту, д-деньги? Я в жизни не пользовалась «П-приватным»! Я н-никого не убивала! Тем б-более, Олега! Я сама от него ушла, п-понимаете?! Насовсем, м-мне ничего было не надо от н-него! Вы сам-ми не слышите, что это все бред?! 

- Сядьте! – снова рявкнул Трофимцев. – И подумайте! Хорошенько подумайте! Идеальных преступлений не бывает. В конце концов, не хотите с нами сотрудничать – не надо. Мы и без вашей помощи найдем доказательства. Но тогда уж… получите по полной… Кстати, об этом тоже лучше уточнить у адвоката, а не самой вычитывать.

Стефания как подкошенная рухнула снова на стул. От желания разреветься ее удерживал только взгляд подполковника, которым он ее гипнотизировал, как Каа бандерлогов, и от которого деваться в этих четырех стенах было совсем некуда.

Что он там говорит. Про адвоката. Да. Она сама вчера про это помнила. И надо было, наверное. Уже сегодня надо было. И думать. Что-то такое она только накануне обдумывала, когда сорвалась из театра за шторами, вместо того, чтобы ехать к Андрею. Что-то важное, да...

- М-можно окно открыть? Душно... - произнесла она очень медленно.

Трофимцев кивнул и, поднявшись, дернул створку. Потом набрал воды – чем-то напомнив вчерашний день. Точно такой же, с привкусом горечи и холодком. Но Стефания мужественно глотнула ее и посмотрела на подполковника, в лице которого по-прежнему не читалось ни единой эмоции. Она знала, что он делает свою работу. Головой – понимала. Но от этого в его рожу вцепиться ногтями хотелось никак не меньше.

По-своему истолковав Стешин взгляд, Трофимцев вернулся на свое место и сказал едва ли мягче, но очень спокойно:

- Говорите, Стефания Яновна. Это не просто в ваших интересах. Это еще и ваш единственный шанс максимально смягчить последствия.

- То есть, другие варианты даже никто рассматривать не собирается? – спросила она. Тоже спокойно, но только богу известно, чего ей это спокойствие стоило. – Н-насколько мне известно, в контактах Олега Станиславовича значилось далеко не одно мое имя. Вы называете единственным доказательством какие-то деньги, переведенные на какой-то счет, который почему-то считается м-моим. Но ни о каком счете я не знаю и не понимаю, как можно открыть его без ведома человека.

- Совершенно верно. Нельзя. Потому не знать вы не можете и разыгрываете здесь спектакль.

- Да ничего я не разыгрываю! – взвилась она. И снова с некоторым усилием погасила свой гнев: - В конце концов, у Олега обширный б-бизнес. У него имелись враги, последние дни он был нервным, постоянно чем-то занят и говорил, что п-проблемы. Говорил, что решает.

- И естественно, он не знал, что его самой крупной проблемой были вы, Стефания Яновна, - усмехнулся Трофимцев.

- А как же п-презумпция невиновности? – смешок, вырвавшийся из ее груди, был почти истеричным.

- Какие вы, однако, слова умные знаете. Именно поэтому пока что нет ордера на арест. Но когда у нас будет достаточная доказательная база, при вашем сотрудничестве или нет, этого не избежать. Потому можете даже не пытаться лить тут в уши про проблемы с бизнесом. 

- Но у него действительно были проблемы! Судя по его настроению, большие! Он даже говорил о том, что хочет уехать из страны. Господи, да я даже паспорта видела!

- Какие еще паспорта? – вяло махнул рукой Трофимцев.

- Его! И свой… Но только на другие имена. Но с нашими фотографиями. Там… там было испанское гражданство.

- Испанское?

- Да… Я… я п-постараюсь вспомнить… там мудрёно как-то…

- Может быть, не стоит? Почему-то я не сомневаюсь, что вы единственный человек, который якобы видел эти паспорта.

- Откуда мне знать, единственный или нет?!

- Потому что ни его супруга, ни его дочь, к примеру, ни о каких проблемах, ни о каких поводах для беспокойства или каких-то планах господина Панкратова не знали. Ни о чем, в чем вы сейчас пытаетесь меня убедить.

- Да он с ними почти не общался! – мрачно возразила Стеша, прекрасно понимая, что эту битву она уже проиграла.

- Это очередная ваша фантазия? Лилианна Людовиковна уверяет, что они помирились незадолго до гибели ее супруга. Более того, назвала с десяток имен людей, которые видели их вместе… воркующими в ресторане «Соль Мёньер». Слышали про такой? Потому их общение не ставится под сомнение. 

- Если я вспомню имена, вы сможете их отследить?

- А зачем? Гоняться за призраками? Придуманными вами персонажами? Стефания Яновна, вы планируете держать нас за идиотов дальше или будете сотрудничать?

- Я пытаюсь сотрудничать! Но вам это не нравится!

- Потому что вы выкручиваетесь вместо того, чтобы чистосердечно во всем признаться.

- В том, чего я не совершала! – вскрикнула она, окончательно выйдя из себя. – Вам же все равно кого п-посадить, а кто действительно убил Олега – вам п-плевать!

Трофимцев снова усмехнулся. Но в этой усмешке по-прежнему ничего не читалось. Робот, а не человек. Впрочем, интонация, с которой он заговорил, прозвучала более чем жестко:

- Оставьте свою истерику для сцены, если вам еще доведется играть. На сегодня вы свободны. Подпишете бумаги – и гуляйте.

- Какие еще б-бумаги?

- Протокол допроса. И подписку о невыезде. И озаботьтесь все-таки адвокатом. Ваша легкомысленность неуместна, раз уж вы всерьез решили бодаться.

- То есть на сегодня я свободна?

- Пока да. Но мы не прощаемся. Как только станут известны результаты работы программистов, мы с вами свяжемся.

Стефания кивнула. Ее потряхивало. Ничего не понимая, она читала документы, которые сунули ей под нос. И едва ли разбирала хоть слово. Наверное, если бы сейчас ей впихнули признание, она бы и его подписала, потому что строчки плыли у нее перед глазами, как будто она была пьяна.

Выйдя на улицу, на яркое солнце, долбанувшее по нервам, она зажмурилась и втянула носом солоноватый воздух, приносимый бризом с моря. Кое-как добралась до машины, а потом передумала. В таком состоянии за руль явно садиться не стоило.

И в театр она побрела пешком, потому что репетицию в костюмах, мать ее, реально никто не отменял.  В голове было совершенно пусто. Трофимцев ее выпотрошил – удачнейшее начало дня. А впереди Аркаша, который спуску не даст, но в глубине души Стефания надеялась, что это хотя бы немного отвлечет.

И совсем, совсем, совсем не понимала, что ей делать теперь. Как ей быть дальше.

Даже Андрею так ничего и не смогла сказать, потому что не представляла себе, какой может быть его реакция. Речь о ее бывшем. О ее прошлом. О грязном и больном. Как он отнесется к такому? Как вообще мужчина, приведший женщину в свой дом, может отнестись к такому?

Ведь у него же это был не просто дом, не просто квартира, не квадратные метры, на которых кто-то там временно обитает. Это не гостиничный номер, не арендованные аппартаменты. Это не пентхаус от Олега, в котором неизвестно кто спал до нее и, уж тем более, не ясно, кто будет спать после. И даже не загородный коттедж, который они строили с Кульчицким, чтобы сейчас им владела другая женщина. Дом, не имевший истории. Или, вернее сказать, дом, история которого оказалась такой грязной, что чуть не прикончила ее.

Нет. У Андрея – не так. Она это отчетливо чувствовала с первого дня, как он приволок ее к себе. С того мгновения, как он произнес это важное слово: «Домой!»

А осознала только вчера. Сорвавшись покупать шторы, вместо того, чтобы думать о том, что ей теперь делать, она опасалась лишь одного – что Андрей рассердится на такое самоуправство. Вдруг старые, светло-зеленые, так хорошо сочетавшиеся с кремовыми стенами, – еще от жены, о которой Стефания знала лишь то, что они были женаты с семнадцати лет и что она умерла очень рано, едва родив второго ребенка. И еще, пожалуй, что Андрей ее любил. Большего Стеша не находила возможным спрашивать. Не дай бог узнать, что сейчас у него и вполовину не так. Или что он все еще по ней скучает. Глупо ревновать к мертвым, а она вот… ревновала. Думала, что ревновала.