Постскриптум (СИ) - "Anzholik" Страница 60

Закончив с ногой, манит меня к себе пальцем.

Подхожу к нему, сидящему на диване рядом с Лешей. Тот укладывает мне одну руку ниже пупка, а вторую на копчик. Прощупывает, ведет выше по позвоночнику, нажимает на определенные точки, и я то почти падаю к его ногам от облегчения, то ойкаю от вспышек боли. Встает за мной. Разминает плечи, шею и доходит до затылка. С силой сжимает, а я со свистом выпускаю воздух сквозь зубы. Больно! Аж в голове звенит.

— Хм, дай-ка угадаю. Кесарево сечение и спинальная анестезия. Я прав? — Киваю. — И все бы ничего, но это та еще дрянь. И, судя по всему, со спиной пошли осложнения. Как давно?

— Ребенку почти шесть лет.

— Профилактические курсы массажа, я так понимаю, были регулярно каждые полгода?

— Нет.

— Вообще не было или были реже?

— Вообще.

— Леша-Леша, ты что жену свою не бережешь? Красивая, стройная, соблазнительная молодая женщина. Но красота — одно, а здоровье — другое. Следить надо за ним. Заботиться. Ухаживать, холить и лелеять. Свою жену надо беречь, дорогой. — Качает головой осуждающе, но с улыбкой. Алексеев же молчит и выглядит не в пример хмурым. — А то она тебе ребенка подарила, а ты наплевательски относишься. Смотри, заберет более внимательный мужик, и будешь локти обкусывать до кости.

— Все так плохо? — встреваю и прерываю бесцеремонно этот монолог.

— Не все. Расслабься, солнце, раздевайся до пояса и ложись на пол. Буду делать тебе хорошо. — С сомнением смотрю на мужчину, а тот откровенно смеется. — Я видел огромное количество голых женских тел. Я же врач. Давай, смелее. Прощупаем тебя, детка. — Сверкает глазами, а я, повернувшись к ним спиной, стягиваю майку, оставаясь в трусах, благо не стринги надела. Укладываюсь на ковер и следующие полчаса, плюс-минус, то растекаюсь лужицей от удовольствия, то айкаю от боли. Валера разрабатывает каждую мышцу, каждый позвонок. Кулаками, локтями и проворными пальцами. Даже не слушаю, что он там приговаривает. С закрытыми глазами получаю удовольствие и откровенно рада, что моя гребаная спина, наконец, получает пристальное внимание профессионала. А еще обижаюсь на Кира, братцу-то вон как подсобил. А мне за столько лет не мог. Хотя… я ведь НЕ ЕГО женщина. Толку ему было напрягаться скотине такой.

— Садись. — Без каких-либо мыслей присаживаюсь, прикрывая грудь руками. — Я видел кучу сисек в своей жизни. Ты думаешь, сможешь удивить? — снова поддевает массажист. — Давай, опускай руки и расслабься, я просто врач. Или ты к гинекологам-мужикам не ходишь? Эх, Леша, держи ее покрепче, а. Держи и не отпускай красавицу. — Закатываю глаза, расслабляюсь. Почти. — Что с лицом, прекрасное создание?

— Да вот слышу это не впервые, — фыркаю. Ну не сдержалась. Что теперь, казнить меня?

— И неудивительно. Если будет муж обижать — себе заберу. Пойдешь? — Шутки шутками, а Леша почти закаменел на своем месте. Даже смотреть на него напрямую не рискую. Но молчу на его вопрос. Да и что тут скажешь? Обижать или нет, а он, во-первых, не муж, во-вторых, я его люблю. Увы. — Значит так, сейчас я тебе очень классной штукой обработаю спину. Чтобы не было раздражения, потому что кожу я раздразнил. Да и приятно обезболивает. Ей же можно ногу мазать. Поняли? — Угукаю и чуть ли не как кошка мурчу, когда легкими круговыми движениями Валера втирает мазь.

— Дай сюда, я и сам справлюсь, — нервно со стороны, и меня касаются другие руки. Дрожь от которых мгновенно застилает тело. И гладит он мягче, от шеи до копчика. И так близко… Что меня почти подбрасывает на месте от ощущений. Господин доктор же под шумок уходит. А я так и сижу еще минут десять, и уплываю от Лешиных манипуляций. И наплевать, что почти голая. Насрать, что все сложно. Его руки, приятная томность движений и расслабленная спина — это нечто. Просто нечто. Только завершив, он встает и, хромая, шлепает в ванную. Вымывает руки, остаток вечера игнорирует меня, только сверкает глазами и, судя по всему, злится. Бесит.

Так бесит, что я как оголенный провод, не знаю, куда себя деть, остро реагируя на все, что происходит. Так сильно психую, что решаю сегодня спать в зале на диване. Демонстративно. Ибо или задушу его ночью, сорвавшись, или…

Так и поступаю, уткнувшись в спинку дивана, прикрыв задницу пледом, пытаюсь спать. Но не тут-то было. Леша как шлеп-нога шатается туда-сюда. То на кухню сходит. То зачем-то во вторую ванную. То попьет. То повздыхает как пенсионер, проходя мимо. И уже язык чешется спросить: чего не спится-то человеку? Никто не трогает и не мешает. Развались бы хоть поперек, раскинув руки-ноги в позе звезды, а его носит. И туда-сюда, туда-сюда, как заевшая пластинка. Напрягает. Очень сильно. А еще к нему хочется, но гордость-матушка не велит.

За пару десятков минут тишины успеваю задремать. На самом деле почти засыпаю, когда Алексеев подходит ко мне. Залезает под плед, прижимается грудью к моим лопаткам. Обнимает поперек живота и замирает. Выдыхает и расслабляется.

И вот мы такие, влипнув друг в друга, как две ложки… И жарко мне. Трусит все внутри. И приятна мне его инициатива и тепло. И дыхание у шеи, и запах, в котором тону.

— У меня нога без тебя болит. — Хочется сказать, что это после массажа. Но молчу. Упиваюсь моментом, кто знает, будет ли еще такая акция в ближайшем будущем. Когда вот так, без подтекста, просто держат в объятиях. И слышно, как сердце чужое лупит. Только вот тело реагирует. Непослушное и отвыкшее. Бунтует все внутри от его бездействия. Потому что темно. Потому что чувствую его кожей. И рука на ребрах, пальцы, которые временами бездумно поглаживают, заставляет млеть. Как школьницу неопытную. И повертеть задницей охота, подтолкнуть. Но лежу как истукан, дышу урывками, и спать вроде хочется, а вроде и не до сна.

Странно все. До утра мы так и лежим. Я постоянно просыпаюсь от каждого его движения. От того, как вжимает все крепче в себя. Как дышит за ухом. И будь он проклят, чертов будильник, который прерывает замкнутую цепь между нами. Открываю обреченно глаза. Приподняться пытаюсь, но не отпускают горячие руки. Да и утренние потребности мужского организма во всей красе ощущаются. Господи… Я и без того с нервным тиком во всем теле за эту ночь, а тут еще и…

— Полежи пять минут, что за привычка всегда сразу вскакивать? — Знакомая такая его нелюбовь к подобным пробуждениям. Ностальгией прокатывает внутри и отдается легкой болью. Очень легкой. Потому что за эти часы я словно оттаяла. Внутри чуть-чуть полегчало. И была бы моя воля, я бы не ушла сейчас. Но ребенку надо в сад. Потому разворачиваюсь в его руках и пытаюсь перелезть, чтобы пойти будить сына. А тот дергает меня за руку. Укладывает на себя и целует. Мягко. Неспешно. Будто пробует впервые. И руки невесомо по мне скользят. От лопаток к бедрам и обратно. Какая-то кошачья ласка, именно ласка, никакой страсти, и все так нетипично и непривычно для нас. То ли я одичала совсем?..

Он вкусный. Даже с самого утра, сонный и спокойный, безумно вкусный, и сердце сжимается вместе с внутренностями, когда легко отпускает и смотрит своими бездонными глазами. Сдался? Что-то решил? Устал бороться, или пришло для чего-то-там время? Я прошла проверку? Что изменилось — не понимаю. Неужели ему нужно было услышать от чужого человека что-то, чтобы резко измениться свое поведение и перестать меня мучить?

С легкой дрожью в теле бужу дитеныша. Помогаю ему собраться и отвожу в сад. Расцеловывая и подолгу тиская, перед тем как уйти. Греясь в любви к самому родному и любимому человечку. Смаргивая слезы и благодаря уродов сверху за него. Потому что дети — подарки. Самые ценные. Самые лучшие.

А домой возвращаться даже боязно. Хоть и зря. Наверное. Переступаю порог и чувствую запах кофе. Зайдя же на кухню, вижу Лешу за столом. Теряюсь, тушуюсь, но взгляд не отвожу. И совсем не понимаю его состояния. Как и своего.

— Иди ко мне, — звучит интимно. Не сопротивляюсь, усаживаясь боком на его колени. Прижимает как маленькую к себе, гладит по спине. Коротко целует в шею. А сердце заходится как бешеное. Хочется потереть глаза, чтобы понять, реально ли происходящее. Может, я свихнулась или сплю? Потому что перемены настолько резкие, что немного дико. — И прекрати так страшно молчать. Я же не зверь. — Правда, что ли? Вопрос так и хочет сорваться с языка. Потому что, по-моему, он — то еще чудовище. Был… В последнее время регулярно причем. — Мне плохо, даже когда ты в другой комнате. И я устал портить друг другу жизнь. Мы не молодеем. Теряем время. Упускаем что-то важное и сильное, что давно между нами есть. Я тебя прощаю, и ты меня прости.