Девочка Дракона - Юлия Четвергова Страница 60

— Кого, — исправил. — Тебя!

Грозовский склонился к моему лицу. Его дыхание опаляло кожу.

Последний месяц и вправду был невыносимым в этом плане. Роме были противопоказаны любые нагрузки. А засыпая в одной кровати было тяжело удержаться от всего того, что происходит между мужчиной и женщиной.

Но даже ласки уже не спасали. Нас обоих ломало всякий раз, когда мы оставались наедине. Вспыхивающий огонь пожирал так, что, казалось, от нас один пепел останется, как только Роме будут разрешены небольшие нагрузки и лечебная физкультура.

— Твоя мама может вернуться в любую минуту. — почти касаясь своими губами губ Грозовского, подняла руки, обхватывая ими шею парня. Запуская руки в порядком отросшие волосы. Сжимая их в ладони.

— Это не наши проблемы. Стыдно тому, кому видно. — по губам Ромы пробежала его фирменная ехидная усмешка и он ласково провел языком по моей нижней губе, прежде чем сладко поцеловать.

В такие моменты я не могла до конца поверить, что всё обошлось. Что Грозовский чудом остался жив. Что Медведь, друг Ромы, всё же вызвал знакомых ментов, как он потом рассказывал, когда мы сидели в допросной. Что среди этих ментов оказался друг Олега Витальевича, который по сути и спас Рому и всех остальных, потому что Грозовский-старший выслал вертолёт с ФСБшниками и отрядом быстрого реагирования. Они и оказали первую помощь, истекающему кровью Дракону.

А ведь та бойня могла закончиться смертью для всех нас. Кравцова по рации всё-таки сообщила «своим», что Псу нужна помощь. И если бы не отряд быстрого реагирования…

Смертей было много. Но большинство криминальных личностей сдались по-хорошему.

Я всего этого не знала до недавнего времени, потому что перед моими глазами был только он. Роман Грозовский. И я не могла думать ни о чем другом, кроме как о нём. Молилась каждую секунду, чтобы произошло чудо, и он выжил….

— Опять вспоминаешь весь это ужас? — оторвался от моих губ, почувствовав, что я напряжена, и заключил моё лицо в ладони.

Я нашла в себе силы лишь кивнуть, ощущая, что слёзы стоят горьким комом в горле.

— Я знаю, что не могу изменить прошлое. Я безумно виноват перед тобой. Но вот настоящее и будущее в наших руках, Снежинка. И я хочу быть вместе с тобой, что бы ни случилось.

А потом он опустился на одно колено, заставив моё сердце испуганной птицей замереть в груди. Я даже дышать перестала, догадываясь, что он произнесет в следующий момент. Но не находя в себе сил поверить в догадку до конца.

— Возможно, время и место не подходящие, но ждать я больше не могу. Сил нет. Хочу, чтобы ты официально вступила со мной в отношения. Чтобы окончательно стала моей. — достав из кармана штанов бархатную фиолетовую коробочку, раскрыл её. В ней покоилось аккуратное колечко с нежным ободком из белоснежных камней, переливающихся в свете софитов. — Ты станешь моей женой, принцесса?

Его разноцветные глаза горели ярким пламенем. И вот так вот, в обычных серых домашних штанах и белой футболке, весь растрепанный, посреди изящно отделанной золотом столовой, Грозовский сделал мне предложение.

И я не смогла ответить ничего, кроме «Да», которое Рома не расслышал, но прочитал по губам, и тут же накрыл их поцелуем, стоило надеть кольцо на мой безымянный пальчик.

Эпилог

Мои глаза завязаны шелковой лентой. Губы растянуты в улыбке. И пусть я не вижу сюрприза, который Рома приготовил на наш медовый месяц, но мои уши не врут. Шум плеска волн мне не послышался!

Мы на море!

— Готова? — хриплый голос Ромы вызывает табун мурашек, пробежавшихся по позвоночнику.

А в следующую секунду с меня слетает повязка, и я оказываюсь в цепком кольце нежных рук. Перед глазами — бескрайнее море. Синее. Яркое. И закат. Мы же стоим на носу шикарной белой яхты.

— Рома… — только и хватает сил прошептать. — Это… Это слишком!

— Твоё сердечко не в силах выдержать большого количества милоты? Я думал, что ты крепкий орешек, Снежинка. — притворно разочарованно говорит мне мой уже больше суток как муж. — А ты таешь от подобных мелочей.

— Это не мелочи! Это просто невероятно! У меня слов нет…

Красивый закат, расписными лучами ложится на волны, делая их рыжими. Легкий бриз колышет летний сарафан белого цвета. Забирается соленым морским запахом в ноздри.

— А, — недоуменно оглядываюсь вокруг, понимая, что море-то и вправду бескрайнее, — где берег?

— На три дня мы недоступны для всего мира. — мужчина медленными движениями стягивает лямки сарафана с плеч.

— У нас есть водитель? Или рулевой? Как их тут называют?

— Здесь только мы вдвоем. — продолжает соблазнительно хрипеть на ушко Рома, стоя за моей спиной.

— Яхта. Парус. В этом мире только мы одни, — произношу вслух слова популярной песни.

— И мы с тобою влюблены-ы. — подпевает Грозовский и тянет меня за собой. — А все влюбленные должны делать это!

В какой-то момент парень подхватывает меня на руки и, рыча, что защекочет меня, если я попытаюсь его остановить или как-то воспротивиться естественному процессу, тащит в каюту.

Я счастливо смеюсь, когда невесомые поцелуи покрывают ключицы, шею. Спускаются ниже. А потом мне вовсе становится не до смеха, потому что охватывает нервная дрожь, когда я остаюсь в одном нижнем белье перед Ромой.

Понимаю, что за последнее время это первый раз, когда я вновь предстану перед мужчиной полностью обнаженной. Потому что до свадьбы дала себе обещание, что он будет на сухом пайке. Как и я сама. Чтобы медовый месяц стал по истине медовым.

— Я буду вымаливать твоё прощение днями и ночами. — лаская каждый участок обнаженной кожи и сжимая руками все выпуклости, громко произносит Грозовский. — За всё, что натворил. И пусть мне не хватит жизни, чтобы искупить грехи, по крайней мере, я буду стараться изо всех сил.

— Я давно простила тебя. — притягиваю его лицо на уровень моего

— Не произноси этого! Ты не знаешь, от чего отказываешься, — фыркает парень.

— Ты перестанешь, если я действительно прощу? — округляю глаза.

— Ни. За. Что! — низкий хриплый смех. И мои губы уже не могут произнести ни слова.

Наше нижнее бельё летит на пол каюты. Простыни уже измяты, ведь я мечусь, как в лихорадке, вздрагивая и выгибаясь от каждого прикосновения мужа. От каждого поцелуя. От влажной дорожки языка. От бесконечной ласки, которая уже казалась пыткой, когда возбуждение достигло своего апогея.

— Рома, — вырывается просящий стон.

— Сейчас моя девочка. На этот раз тебе понравится.