Нас больше нет (СИ) - Вильде Арина Страница 60

Совсем расклеилась.

— Что дальше делать? Они… они не будут теперь нас искать? — спрашиваю, когда немного легче становится, дыхание выравнивается и я уже не давлюсь собственными всхлипами.

Давид сжимает меня сильнее. Словно боится, что я могу исчезнуть.

— Тебя искать точно не будут. По официальной версии, Валерия Смоленская погибла во время пожара в ночном клубе. Мне будет спокойней, если все и дальше будут считать тебя мертвой.

— Новые документы и новое имя? — догадываюсь я. — Я не хочу жить в страхе, Давид, оборачиваясь каждый раз, когда в толпе увижу кого-то подозрительного.

— Тебе и не нужно будет. Новый паспорт готов, станешь Валерией Сапроновой. Мне показалось, что ты будешь рада, если имя твое останется.

— Я не могу так. Не могу, — отчаянно качаю головой, представляя, что все заново начать нужно будет. Отстраняюсь от Давида, массирую затекшую шею. — У меня же выставка, я так долго шла к этому.

— Никто не отменяет твою выставку. Ты ведь под псевдонимом пишешь картины. Твой отец не очень-то любил распространяться о том, чем его дочь занимается. Точнее, вообще никому не говорил.

— Но… Дамир ведь узнал откуда-то. — Бросаю на него встревоженный взгляд. — И… о том, что я жива, знает.

— Дамир, — протягивает Давид, явно недовольный тем, что я напомнила о нем. Он словно перекатывает его имя на языке, пробует и, скривившись, выплевывает. — Можешь быть спокойна на его счет. Он брат Лиды. Это она его попросила встретиться с тобой, — ошарашивает меня новостью.

— Что? Зачем? У Лиды нет братьев. — Сквозь темноту вглядываюсь в лицо Давида с недоумением.

— Двоюродный.

— Двоюродный? — переспрашиваю, ничего не понимая.

— По материнской линии, — подтверждает Леонов.

— Но… зачем?

— Знаешь, не люблю признавать, что ошибся, но насчет этой твоей подруги все же был не прав. Не такой уж она и плохой человек. Хотела помочь тебе, чтобы ты так не загонялась по поводу своих шрамов, поэтому сделала это по-своему. Использовав брата.

— Если бы она была плохим человеком, я бы с ней не общалась. Просто она… не такая, как я. Разные взгляды на жизнь, воспитание, цели… И что же это получается? Дамир из-за просьбы Лиды со мной возился?

Давид хмыкает.

— Ты и в самом деле думаешь, что такой человек, как Дамир Железнов, будет идти на поводу у младшей сестрицы и тратить время на его подружку? — спрашивает язвительным тоном. Упоминание о Дамире ему не понравилось, но и заканчивать тему не спешит.

— Я не знаю, что думать, Давид. Эта новость немного… немного задела меня. Я думала, что привлекала его как женщина, думала, нравлюсь ему, и боялась, что сделаю больно своим отказом, а он….

— Не волнуйся, больно ты ему не сделала, — резко перебивает меня. — Но если тебя это успокоит, то да, ты привлекла его именно как женщина. Он во мне чуть дыру не проделал, когда я поговорить с ним пришел. И поверь, не так просто было добиться того, чтобы он отступился.

— И как же ты этого добился?

— Ты все сделала за меня, — уклончиво отвечает Давид и снова притягивает мне к себе, давая понять, что разговор развивать не собирается.

— С Юлей и Юрой все хорошо? — спустя несколько долгих секунд спрашиваю я.

За брата я очень волнуюсь.

— Да, скорее всего, где-то в горах любуются пейзажем и стадом овец. Я ведь уже упоминал, что все немного не по плану пошло?

Я киваю.

— Хорошо, что заранее подготовил запасной вариант. Словно чуял. Об этом месте лишь брат знает, поэтому я спокоен. На какое-то время вас всех придется расселить в разных частях страны. Для вашей же безопасности. Слишком хорошо все знают ваши лица.

Легкий ветерок ударяет в лицо, развевает мои волосы. Хорошая ночь, жаль, что обстоятельства хуже некуда.

— Все еще не могу поверить, что его нет, — вздыхаю и снова растираю слезы по щекам. — Мы ведь так и не помирились. Я ему не один раз в лицо выкрикивала ужасные слова. Знаю, не беспочвенно, но все равно как-то… гадко на душе теперь.

— Он любил тебя и заботился. По-своему. Но любил. Можешь не сомневаться, Лер, — заверяет Давид.

— Любил, но желал поскорее сбросить кому-то на шею? — с надрывом то ли спрашиваю, то ли утверждаю я, намекая на то, что отец шантажом заставил Леонова позвать меня замуж.

— Не хочу возвращаться к этой теме, Лер. Я ведь уже говорил, что жалею. Обо всем жалею. И что повел себя как последний мудак, тебя обидел, злость свою на тебе срывал. Но такой вот я — неправильный. Я не умею говорить, Лер, и прекрасно знаю, что частенько больше похож на черствый сухарь, чем на мужчину, который готов утопить любимую женщину в нежности, но…

Давид делает прерывистый вдох, резко разворачивается ко мне корпусом, перекидывает ногу через поваленный ствол дерева и обхватывает меня за бедра, притягивая ближе, чтобы мы оказались лицом друг к другу.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Я чувствую, как все дрожит внутри, натягивается, знаю, что сейчас случится что-то важное. То, чего я, возможно, ждала много времени, но не уверена, что это сможет что-то изменить кардинально. Потому что страх — его вот так просто не прогнать. Он засел глубоко, впитался, смешался с каждой каплей крови. И быть преданной снова — худший расклад для меня. Еще больше боли я не выдержу.

— Но я хотел, чтобы ты знала: мне больно, когда больно тебе. И хорошо, когда ты счастлива. Мой дом опустел, мне не хватает твоего смеха, не хватает наших совместных ужинов, просмотров фильмов, словесных перепалок, тебя в переднике у плиты не хватает. Всего того, что я так не ценил. А теперь я стараюсь совершать правильные вещи, чтобы за меня говорили поступки, а не слова. Потому что я всегда не то говорю…

Давид склоняется ко мне, своим лбом прислоняется к моему. Говорит тихо, прерывисто, опаляя своим дыханием мои губы. Я слышу стук своего собственного сердца, неровный и быстрый. Аромат мужчины рядом заполняет меня, дурманит. Оторваться так трудно.

— Ты ведь тоже чувствуешь это, Лер? — его голос совсем сел. Хриплый и чувственный. Отдается вибрацией в груди. — Чувствуешь, как сердце замирает, когда видим друг друга? Тоже от одного прикосновения заводишься? Мне хочется спрятать тебя ото всех, чтобы никто не смел глазеть на тебя, ласкать тебя, чтобы, как кошка, мурлыкала, и трахать, чтобы искры из глаз и в мыслях лишь ветер гулял. Когда все это закончится, останься со мной, прошу. Переедем в новую квартиру, начнем все с чистого листа. А хочешь, дом построю? Большой, чтобы нашим кошкам было где бегать, и собаку еще заведем.

— Почему, Давид? Почему ты этого хочешь? — спрашиваю на выдохе, боясь того, что сейчас происходит.

— Потому что люблю тебя, Лер. Потому что не могу так большое. Потому что в груди давит, потому что с ума схожу от мысли, что сейчас ты у меня в руках, а в следующую минуту упорхнешь в свой Лондон, как птичка. Потому что не нужен уже тебе.

И целует. Но не так, как раньше. А несмело, словно прося разрешения. Словно надеясь на то, что брошусь в его объятия, что соглашусь на все, всегда рядом буду.

— Маленькая влюбленная девочка, которая жила когда-то во мне, сейчас визжала бы от восторга. — Я осторожно высвобождаюсь из его рук, отворачиваюсь, не давая больше прикасаться к губам. Голос сел окончательно, внутри все вибрирует от напряжения. Кто бы знал, как трудно мне даются эти слова. Ведь совсем другое сказать хочу. — Она так сильно желала услышать это заветное «я люблю тебя», готова была все ради этого сделать. Через себя переступить, душу продать, лишь бы любил по-настоящему. Но я давно не она. И слишком хорошо помню все унижения и боль, поэтому… поэтому ничего не могу сказать. Тем более сегодня, когда только что узнала о смерти отца. Ты хорошо выполняешь свою работу, так делай ее дальше, Давид. Я заплачу. Все, что отец тебе обещал. А о личном давай потом. Как-нибудь… — Качаю головой, глотая подступившие слезы.

— Да не нужны мне эти деньги, Лер… — излишне громко и резко произносит Давид, так что я вздрагиваю от неожиданности. — Я не ради них на отца твоего работать согласился. Ты нужна мне, ты, понимаешь? — Встряхивает меня, словно тряпичную куклу. А у меня больше нет слов. Ни одного.