Анна Берсенева - Нью-Йорк – Москва – Любовь Страница 61

Когда они вышли на берег Влтавы, солнце уже опиралось о речную поверхность нижним своим краем. От него бежали по воде разноцветные блестки, и Влтава была от этого похожа на праздничную дорогу, ведущую неведомо куда.

– Помнишь, мы в барак к тебе приходили? – глядя на сверкающую реку, улыбнулась Эстер. – На Яузу. Тоже весной, помнишь?

– Помню. Ты тогда сердитая на меня была, глаза у тебя сверкали. А Ксене жаль меня было, у нее слезы стояли в глазах.

– Я в тебя тогда влюбилась, – засмеялась Эстер. – То есть, наверное, даже раньше я в тебя влюбилась, но только тогда поняла… Ну конечно, раньше! Когда ты сахар колол, и искры у тебя из-под ладоней летели… Или еще раньше? – засомневалась она. – В самый первый день, когда по Петровке гуляли?

– Может, и еще раньше. – Он едва заметно улыбнулся. Она так любила эту его улыбку! – Раньше, чем мы вообще встретились.

– Конечно, – кивнула Эстер.

Они сели на лавочку. Карлов мост виден был отсюда весь. Рыцарь, трепетный юноша, стоял с мечом над мостом, охраняя Влтаву и Прагу.

– Что ты собираешься делать, Эстер? – спросил Игнат.

– Что значит «что делать»? – не поняла она. – Что сейчас делаю, то и дальше буду.

– Что сейчас, дальше не получится.

Голос его прозвучал как-то странно. Сурово, что ли?

– Почему? – удивилась Эстер.

– Потому что скоро здесь война будет.

– Где – здесь?.. – растерянно переспросила она. – В Праге?

– В Европе. А в Праге, скорее всего, в первую очередь. Чехия для Германии первый лакомый кусок. Я в Берлине год учился. Когда там живешь, это очень понятно. И все остальное, что скоро в мире будет, тоже понятно… Что с тобой немцы сделают, когда здесь окажутся, об этом ты не думала?

– Н-нет… – пробормотала Эстер.

Это была политика, а о политике она думала меньше всего. Особенно сейчас, когда Игнат, весь как есть, всем своим могучим обликом, был еще так ясно запечатлен в ее теле. А в душе ее он и вовсе был всегда… Какая уж тут политика, при чем тут Европа, Германия, война!..

– Тебе нельзя здесь оставаться, – помолчав, сказал он.

– Я не вернусь в Москву, – твердо произнесла Эстер. – Не вернусь. – И, подняв на него глаза, объяснила: – У меня здесь совсем не такая жизнь, на какую я надеялась. В ней ничего нет, Игнат, понимаешь? Ни-че-го! Ни работы, ни смысла, ни счастья.

– Но тогда зачем же ты… – начал было он.

– Не спрашивай! – Эстер расслышала в своем голосе слезы и поскорее постаралась заглушить их в себе. – Не спрашивай, я не могу этого объяснить. Но я это чувствую – почему из Москвы уехала. И я об этом ни одной секунды не пожалела, даже когда мне совсем плохо здесь было. Свобода – страшная вещь, – усмехнулась она. – Счастья в ней мало, а может, и совсем его в ней нету, платить за нее приходится дорого… Но все равно – не могу я без нее, а почему, сама не знаю. – Она помолчала и тихо сказала: – Я только одно знаю, что ее дороже… Если бы мы с тобой могли быть, я о ней и не вспомнила бы. Была бы с тобой хоть в тюрьме, хоть под расстрелом. Это правда, Игнат.

– Я знаю, – не глядя на нее, сказал он.

– Но с тобой мы быть не можем, так что не о чем и говорить! – тряхнула головой Эстер. Сильное, глубокое волнение, только что звучавшее в ее голосе, исчезло. – Потому что Ксеньку ты тоже любишь, хотя и по-другому, чем меня. И потому что, если ты ее оставишь, все равно нам с тобой от этого счастья не будет. Ведь так?

– Так.

В его голосе прозвучала такая боль, какой не мог выдержать человек. Но эта боль прозвучала так, что Эстер поняла: он выдержит и это. Она коснулась его руки, взяла ее обеими руками… Он осторожно покачал своей огромной рукою, еле поместившейся под крышей ее маленьких ладоней, как будто это ласковое жилище для его руки было вечным и он устраивался в нем навсегда. Потом еще чуть-чуть подержал свою руку под ее ладонями – и высвободил.

– Не думай ни о чем, Игнат, – сказала Эстер. – Разреши себе ни о чем тяжелом не думать, хотя бы немножко еще… Ты когда уезжаешь?

– Сегодня.

Эстер вздрогнула от этих слов. Конечно, она понимала: вряд ли он приехал в Прагу надолго, да и на сколько бы ни приехал, они не проведут это время вместе. Но когда она услышала «сегодня», сердце у нее ухнуло в пропасть. В ту самую ледяную пропасть, в которой оно и было все это время без него…

– Сегодня… – чуть слышно повторила она.

– Да. И я не могу не думать о тяжелом, потому что надо с тобой решить. А легко с тобой не решится.

– Что со мной надо решить? – не поняла Эстер.

– Как тебя отсюда увезти, вот что. Не в Москву, не в Москву, – поспешил добавить он, заметив ее протестующий жест. – Но из Европы – увезти.

– Да куда же меня можно увезти из Европы? – улыбнулась Эстер. – В Америку, что ли?

– Больше в самом деле некуда, – кивнул Игнат. – Не в Антарктиду же.

– Не вижу разницы между Америкой и Антарктидой, – засмеялась она. – Обе одинаково нереальны.

– У меня в Норвегии друг живет… – не обратив внимания на это высказывание, задумчиво сказал Игнат.

– Когда это ты успел норвежского друга приобрести? – удивилась Эстер. – А как же граница на замке?

– Она и есть на замке, – усмехнулся он. – Но торговые представительства все же существуют. А друг не норвежский – он в Осло по работе. Отправляет советский лес в Америку.

– Ты хочешь спрятать меня среди бревен на советском пароходе?

Все-таки ей было ужасно смешно от его размышлений!

– Почему на советском? Он с разными пароходными компаниями имеет дело, и с американскими тоже.

– А виза? – уже не насмешливо, а растерянно спросила Эстер. – С чего мне вдруг дадут визу США?

– Об этом я и думаю. Поезд вечером, я успею с ним созвониться. Может, он что подскажет.

– Нет, Игнат, – решительно заявила Эстер. – Пусть даже дадут мне эту визу, пусть даже пустят на этот пароход, приплыву я в Америку – и что? Я уже это проходила. Никто меня там не ждет. Ну что я там буду делать?

– Ничего ты не понимаешь! – Его голос зазвучал вдруг грозовой нотой. – Год еще, много два, и все это ерундой покажется – кто ждет, кем работать… Штурмом будут пароходы брать, в трюмы проситься! Ты хоть понимаешь, какая здесь мясорубка начнется?! – Голос его гремел уже так, что заглушал шум воды у порогов. – У нас вон тоже только и разговоров: малой кровью, на чужой земле… Дурацкие иллюзии! А я тебе скажу, что будет: всю землю большой кровью зальют, и свою, и чужую. Сначала Гитлер здешние страны по одной сожрет, потом на нас пойдет. А ты здесь одна… Ты должна уехать в Америку сейчас, – твердо сказал он. – Это последняя возможность.

– А ты? – тихо спросила Эстер.

– Что – я?

– Ты что будешь делать? Раз, говоришь, повсюду война начнется?..