За каменной стеной - Аля Кьют Страница 61

Ветер дул мне в лицо. Даже летом Тихий океан приносил прохладу к берегу. Что уж говорить про зиму. Это не так ощущалось в городе, но на пляже сразу стало прохладно. Я застегнул до горла жилет, который накинул еще в аэропорту, и пошел вдоль берега.

Винис бич даже зимой не был пустынным. На берегу сидели круглый год накуренные бездомные и прочие маргиналы. Кто-то гулял с детьми, кто-то занимался йогой. Даже несколько серферов копошились в волнах. Мимо меня промчался лохматый пес за мячиком, чуть не сбил с ног. Его хозяин смеясь обогнал меня, извиняясь за беспокойство.

– Проклятая Калифорния, – проворчал я под нос, вспоминая старую привычку. Но теперь эти слова были лишены смысла.

Я предпочитал ветер в лицо и пляжный вайб Виниса суровой Москве. Здесь была Алекс. Пусть я не нашел ее, но само ощущение, что мы рядом, согревало, воодушевляло. Я пер вперед по песку. Глаза резало от ветра, холодало с каждой минутой, но я продолжал идти и сканировать пляж глазами. Ни за что нельзя упустить ее.

Дело шло к вечеру. Я мотался по пляжу уже пару часов. Устал как собака. Солнце начало таять в океане, окрашивая небо и воду пожарищем заката.

Я понял, что устал, что почти сплю на ходу. В глазах темнело. Я достал телефон и сверился с локацией. В Санта-Монике можно снять номер в отеле, недалеко от берега.

Навигатор нарисовал ближайший путь к отелю. Триста метро вперед и повернуть направо. Я убрал телефон и посмотрел на океан.

Стайка песчанок метнулась от волны. Забавные птички. Я проследил их путь и увидел ее.

В мешковатой куртке и капюшоне толстовки, она стояла на берегу, обнимала себя руками, смотрела на закатный океан. Узкие джинсы облепили ее ноги, как вторая кожа, подчеркнули попку. Эту задницу я узнаю из миллиона. Кругленькая, аппетитная, три крошечные родинки под поясницей.

Благодать разлилась по всем внутренностям. Словно я съел горячего супа.

Я заморгал часто-часто не веря своим глазам. Может, я сплю? Это ведь тот самый сон, который я видел еще до расставания с Алексией и потом каждый чертов день.

Она не исчезала. Нужно было ущипнуть себя, но я не хотел просыпаться.

Алекс качнулась и развернулась ко мне в полупрофиль. Я тихо простонал. Раз она открыла лицо, значит, я сейчас проснусь.

Капюшон упал с ее головы, и ветер разметал волосы. Я не проснулся. Следовательно… Все на самом деле.

Бросившись бегом вперед, я застревал кроссовками в песке и слишком медленно приближался к Алекс. Она увидела меня и пошла навстречу, но остановилась в трех шагах. Я сократил расстояние до одного, но не позволил себе ее коснуться.

– Костя, – прошептала Алекс. – Что ты здесь делаешь?

– Любуюсь закатом, – буркнул я. – Конечно, тебя ищу, Алекс.

– Ты прилетел из Москвы?

– А как еще можно попасть в ЭлЭй?

– Зачем ты здесь?

– Ты не брала трубку, а мне нужно было срочно сказать тебе…

– Что? – пискнула Алекс едва слышно.

– Я так соскучился.

– Ты же ненавидишь Калифорнию.

– Всем сердцем. Но тебя я люблю сильнее, как оказалось.

Слова вылетали из моего рта без участия разума. Говорило только сердце.

Алекс сделал шаг, сокращая расстояние между нами. Она прижалась ко мне и заплакала. Я поднял руки и обнял ее в ответ. Крепко.

Втягивая носом жадно ее запах вместе с соленым ветром океана, я чувствовал, как все тревоги исчезают, рассасываются. Меня ничего больше не волновало, не беспокоило.

– Какой же ты дурак, Градов, – еле слышно проговорила Алекс, отклонившись и жадно шаря глазами по моему лицу. – Я тоже тебя люблю.

По ее щекам текли слезы.

– Ты плачешь? – не поверил я своим глазам снова.

– Нет, я никогда не плачу, – гордо соврала она, шмыгнув носом.

Я улыбнулся.

Алекс взяла в ладони мое лицо и погладила большими пальцами по скулам.

– Ты тоже плачешь, – мстительно сообщила она.

– Нет, это ветер, – засмеялся я. – Чертов ветер.

Мы снова сжали друг друга в объятиях и долго стояли на берегу, не замечая ни ветра, ни холода, ни волн, которые лизали наши кроссовки, делая их мокрыми. Только чайки орали, как сумасшедшие, и солнце красило волосы Алекс безумным цветом.

Возможно, Калифорния не так и плоха.

Я понятия не имел, сколько времени смогу провести в Америке.

Алекс тоже не знала, как долго ей будет запрещён выезд.

Мы оба слабо представляли, как будем жить, когда между нами не останется препятствий.

Но сейчас мы оба знали, что должны быть вместе.

Только в этом был смысл. Здравый смысл, несмотря на все безумие ситуации.

Что поделать, если мы оба с приветом. Значит, и наше счастье тоже такое.

Сжимая Алекс в объятиях, я ощущал давно забытое спокойствие. Как за каменной стеной.

Уверен, Алексия чувствовала тоже самое.

Эпилог

Алекс

– Вам разрешен выезд за границу, – сообщил мой адвокат.

– Да неужели, – фыркнула я.

– Отличный знак. Значит, вы остаетесь свидетелем. Ключевые показания приняты и зафиксированы. Очевидно, суд не имеет к вам претензий.

– Прекрасно, – продолжала я сыпать сарказмом.

Через год бесконечной тяжбы я ужасно устала постоянно что-то рассказывать в суде. Открытый процесс сводил с ума. Пресса, прокурор, судья, зрители, присяжные. Все до смерти мне надоели. Я устала носить маску равнодушия и спокойствия. Хотелось орать на них на всех. Просто так. Потому что не было сил видеть их рожи, слышать голоса.

Чуть получше я себя чувствовала, когда рядом был Костя. Но он тоже не мог переехать в Штаты, жить со мной постоянно. У него в Москве был бизнес с претензией на расширение в Казани. Костя мог бы все свалить на Марата, но я запретила ему и думать об этом. Когда он говорил о работе, его глаза светились, он становился еще привлекательнее и сексуальнее. Особенно, когда ругался с заказчиками. Нет, я бы ни за что не лишила его и себя этой работы.

Поэтому Костику приходилось мотаться ко мне в Штаты, где я торчала, как в тюрьме. Он уставал, конечно. Регулярно мучился джетлагом. А я страдала, отпуская его в Россию.

При всем моем космополитичном сознании я ненавидела теперь границы и расставания. Никогда так не реагировала на разлуку. Даже маленькая я переживала не так остро разъезды родителей.

С Костей все мои заводские установки раздолбала любовь.

Я никогда никого не провожала в аэропорт.

Я никогда не плакала