Даниэль Буланже - Клеманс и Огюст: Истинно французская история любви Страница 61

— Сожалею, нет.

— О чем вы сожалеете?

Раз уж я собрался отправиться на край света, чтобы там попытаться найти покой, то почему я должен был удивляться тому, что напоролся на этих полицейских?

— Ну, это только так говорится…

— Да, проделать путь от Парижа до Марселя, ночью… и вы почему-то не в гостинице, а бродите по пляжу… Посмотрели бы вы на себя в зеркало, видок у вас еще тот… Не соблаговолите ли дунуть в эту трубку?

Я дунул. Результат оказался в мою пользу. Я ничего не пил.

— Я с удовольствием остановлюсь в гостинце, которую вы мне порекомендуете. Если вы в чем-то подозреваете меня, вы будете знать, где меня найти. А я буду спать, спать, спать…

Полицейские посовещались и сошлись на том, что лучше всего мне остановиться в пансионе «Бонифацио».

— Мы заедем узнать, как вы себя чувствуете.

Никогда в жизни я не провел ни одного дня в полном безделье. Я люблю свою работу, суть которой заключается в том, что я плаваю в мечтах и грезах других и отмечаю там различные препятствия, рифы и подводные камни, требующие удаления или искусного лавирования. Не забудем еще и о том, что мне выпала еще и большая удача иметь доброго патрона, прислушивающегося к моему мнению, принимающего во внимание мои замечания и иногда даже завидующего мне и мечтающего о такой жизни, как у меня. Счастливому случаю было угодно познакомить меня с Клеманс Массер, а я уже по своей воле познакомился и с самой особой, носившей это имя и прославившейся под псевдонимом, известным теперь повсюду, и вот после такого невероятного везения я вдруг оказываюсь на узкой продавленной кровати в комнате на четвертом этаже в пансионе «Бонифацио». Я спал, спал, спал, а когда проснулся и взглянул на циферблат, обнаружил, что проспал полдня, но желания вставать у меня не было никакого. Госпожа Бонифацио повернула ручку двери и еще из-за двери спросила, не желаю ли я чего-нибудь, все ли у меня в порядке и при мне ли мои часы.

Наконец хозяйка пансиона вошла в комнату и уставилась на меня весьма неодобрительно, как заботливая мамаша, осуждающая сына за неподходящие знакомства и частые отлучки из дому. Она была кругленькая, пухленькая, прямые гладкие волосы забраны под сатиновый тюрбан из яркой цветной ткани с разводами; золотой крестик посверкивал в ложбинке между грудей; она протянула мне мой хронометр (говорил ли я о том, что мне порой случается измерять с точностью до секунды ритм фраз в произведениях моих любимых авторов?), затем сжала в кулачок свою пухлую ручку.

— У вас в двери торчит ключ, но вы его не повернули в замке, — сказала она. — Разумеется, это весьма хитроумная уловка для того, чтобы показать, что красть у вас нечего, в особенности в том случае, если вы засыпаете при включенной лампе. Я проходила мимо ваших дверей ночью несколько раз и говорила себе, что вы, вероятно, читаете. Знаете, от той книги, что лежит на столике у изголовья постели, невозможно оторваться, если только вы ее откроете, но нет, вы не читали, вы спали. А скажите, вам не пришло в голову поискать на столике Библию?

— Где мой бумажник? — завопил я, увидев свой пиджак на спинке стула.

— Я взяла его и спрятала в надежном месте, там внизу, вместе с чековой книжкой, чтобы не пропали. Так вот, мсье Авринкур, на столике нет Библии, там лежит моя любимая книга, я всегда предоставляю ее в пользование моим клиентам.

Она обошла кровать и открыла ящичек ночного столика.

— Вот она, эта книга… «Возьмите меня за руку», роман Маргарет Стилтон. И мои посетители всегда меня за нее благодарят. Я даже была вынуждена не раз покупать новый экземпляр, потому что некоторые нечестные, непорядочные постояльцы увозили книгу с собой… Я сказала «нечестные, непорядочные» люди, но вынуждена признать, что и среди воров попадаются такие, что способны на великую любовь.

От госпожи Бонифацио пахло анисом; эта дама, походившая на стареющую, увядающую оперную диву, говорила страстно, словно у нее разрывалось на части сердце.

— Ах, «Возьмите меня за руку»! Вы доставите мне такое удовольствие, если раскроете этот роман Маргарет Стилтон сегодня вечером! Разве можно проще, доступнее, понятнее сказать, что удача приходит тогда, когда ее хотят и добиваются, что везение есть везение, что счастье — это просто счастье, что самый ничтожный, самый униженный и бедный из нас может однажды подняться на вершину славы, взойти на трон, если он этого действительно желает! О, когда я думаю об этой женщине, об этой писательнице, я всякий раз целую крестик!

Мадам Бонифацио действительно поцеловала свой крестик и с жаром продолжала:

— Я, разумеется, видела ваше удостоверение личности, вы — человек с Севера, вы живете в мире, где принято сдерживать свои чувства, в мире более спокойном, холодном, чем наш мир, и вы не можете так же широко раскрывать свои объятия и душу, как это часто делаем мы. Да, кстати, я прочла там, что вы по профессии редактор-корректор. Скажите, вы что же, водите компанию с теми, кто указал вам мой адрес?

— О нет, просто мне, к счастью, повстречались очень заботливые люди, они увидели меня на пляже, я был очень растерян и устал…

— Именно так они мне и сказали.

Мадам Бонифацио патетически прикрыла глаза, продолжая чуть загадочно улыбаться; она предложила мне наскоро умыться и спуститься в столовую, где уже что-то жевали другие постояльцы, хотя, как уточнила сама хозяйка, никто в ее заведении не был обязан пользоваться полным пансионом против своей воли.

В пансионе «Бонифацио» попахивало рыбой, причем странным образом запах ощущался гораздо сильнее на верхних этажах, чем на первом, около кухни, где над двумя огромными плитами колдовал и царил шеф-повар — африканец, увенчанный белым колпаком, — которому помогала разносившая блюда девушка с грустными глазами.

Мадам Бонифацио представила мне их: шеф-повара звали Боно, и его предки служили когда-то господину де Бразза, завоевавшему для Франции Конго, а девушку звали Розой, ее отец отбывал тридцатилетний срок заключения в тюрьме в Бометт из-за того, что в центральной тюрьме страны не было мест, хотя ему и полагалось бы сидеть именно там за то, что он злодейски убил всех членов своей семьи, кроме Розы.

— Я расскажу вам всю эту историю чуть позже, — прошептала мадам Бонифацио, а затем, уже обращаясь к Розе и Боно, сказала: — Поухаживайте получше за господином Авринкуром, он должен прийти в себя, восстановить силы.

Узкая улочка, озаренная солнцем, виднелась за окнами, у которых стояли столы. Окна были открыты, и на подоконники то и дело слетались воробьи, чтобы склевать остатки с тарелок, оставленных хозяйкой между двумя горшками с резедой.