Наталья Ручей - Дыхание осени Страница 62

— Да ты хомяк! — щипаю за щечку Егора.

— Завидуешь, что в меня больше влезает! — ничуть не смущаясь, запихивает за щеку новую горсть попкорна.

Бутылка коки у нас одна на двоих. Я знаю, мама мальчика сказала бы, что кока — это ужасно, и даже минералка для ребенка зло, но он, во-первых, не будет так питаться каждый день, а, во-вторых, уж лучше я бы не вспоминала о ней. Такое настроение насмарку!

— И что случилось? — пихает в бок Егор, когда после сеанса мы выходим на улицу и подкидываем друг другу подвернувшийся камешек кроссовками.

— Да так, подумалось.

— О чем?

— Уверен, что со мной тебе лучше?

— Нет.

Я останавливаюсь, и тысяча вопросов крутится на языке, но Егор и сам поясняет:

— Мой брат живет богаче, дом у него больше — это и ежу понятно. Но дом очень большой и посторонних в нем так много, что, наверное, на фоне всего этого я терялся.

— В каком смысле?

— В том смысле, что брат меня не замечал. Ему было без разницы: есть я или нет, он от других узнавал, как у меня с занятиями, и на этом считал братский долг выполненным. Я знаю, что он вовсе не обязан со мной возиться и разница в возрасте у нас слишком большая, чтобы дружить, поэтому не в обиде. А ты меня любишь. Тебе не было плевать, когда меня отправили в Англию, ты не забывала звонить даже туда, ты не ругалась, что я устроил тебе интервью с Ярославом.

— Ну за последнее я думала тебя прибить.

— А что же не прибила?

— А что бы я без тебя делала?

Довольный, улыбается. Идем, бросаем камешек дальше, пока он не сбегает от пинка в большую лужу. Такая умиротворенная тишина, именно городская: вокруг чирикают озябшие воробьи, гудят трамваи, трутся шины авто, диспетчеры зазывают в маршрутки, падают дырявые листья на темные шевелюры, и вдруг звонок на мобильный. Судя по мелодии, кто-то чужой. И не хотелось брать, а привычка: а вдруг, думаю, кому-то срочно понадобилась. Ответила. На свою голову. С минуту приходила в себя от потока ультразвука, слова разобрать не могла, а потом узнала голос, а потом вникла в суть и все, пыталась, я действительно пыталась сдержаться, но не смогла.

— Ой, — икнула, отсмеявшись, в трубку, — то ли еще будет, Марьяна Альбертовна!

И положила в сумочку телефон с опешившей от моих слов свекровью.

— Мама? — удивленно спрашивает Егор.

— Ага, — поддакиваю.

— Чего звонила?

— Ну как тебе сказать? — пытаюсь тщетно подобрать слова. — Наверное, поздравить?

— Тебя? А с чем?

— Поздравить нас, — вношу поправку. — С дебютом. Твоя мама прочитала сказку в журнале.

И была не просто в гневе, она пропиталась злобой. Потому что сказку ей прочел никто иной, как наш посол в Нидерландах. Свекровь сказала, что за чашкой чая, но думается мне, с чего бы взрослые люди сказками под чай баловались? Нидерланды вообще не чаями, а больше травами славятся. Так вот, прочел посол ей сказочку о любви гнома и феи, о каменном сердце, о ночи с царем Аида, и показал ей имя автора невинной сказочки, выписанное жирным шрифтом: Самарский Егор Владимирович. И поинтересовался: а не однофамилец ли часом? Не может ведь тринадцатилетний благовоспитанный мальчик писать такие вольности?

Свекровь каким-то образом вычислила меня. Наверное, по принципу, кто крайний — невестка, и так была возмущена, что у меня опять хорошее настроение! Нет, Егор, конечно, не писал эту сказку — здесь она послу не соврала, но знала бы она, как ее сын быстро печатает на ноутбуке под диктовку! И что под тем же именем в журнал отправлена вторая сказка, о неверной любви Песочного принца и вообще о любви де труа.

А мне, кажется, снова начинает нравиться жить: такие сюрпризы, так дышится вольно, и так пьяно от маленькой мести…

— Куда теперь? — натягивая капюшон, спрашивает Егор.

— В магазин за шоколадным тортом, — говорю, — и домой, греться.

Бежит впереди меня по тропинке, в магазине притопывает, пока выбираем торт, у нас у обоих все чудесно и лучше всех. Но беззаботность улетучивается, когда сворачиваем в наш дворик и через два подъезда я снова вижу красную машину.

— Егор, иди домой и ставь чайник, — передаю мальчику торт. — Я скоро буду.

— Куда ты?

— Хочу поговорить кое с кем.

Он пожимает плечами и без дальнейших расспросов заходит в подъезд. А, значит, я права, и это машина Яра, потому что будь там кто-то посторонний, он бы вряд ли оставил меня одну. Ну что же, не откладывай на завтра то, что можешь сделать сегодня — так, кажется, учили нас в детстве.

Я не боюсь. Я отбоялась свое. Мне просто плохо и невыносимо больно, но я радуюсь боли, потому что она свидетель, что я существую, что не мираж, не тень, а именно я иду к машине, где сидит убийца моей любви и ребенка. За тонированными стеклами ничего не видно, но это мне не видно, а там, если и есть кто, видит меня прекрасно. Стучусь. И тут же дверь распахивается с моей стороны.

Он думает, я сяду к нему?

Или наоборот, уверен, что не смогу?

Оглядываюсь почему-то и сажусь в салон.

Прохладно, четкий запах сандала с грейпфрутом, и мне не нужно поворачивать голову, чтобы удостовериться: в машине Яр, и если только протянуть руку, можно дотронуться…

Я поворачиваю голову и забываю дышать от темных глаз, прожигающих насквозь. Сейчас, одну минутку, и я скажу ему, что думаю о преследовании и вообще…

— Привет, — опережает меня Яр, — что ты делаешь в моем районе?

Глава 3

Я онемела.

Не столько даже от странного заявления, сколько от голоса Яра. Спокойного, чуть насмешливо-удивленного, мягкого… как прежде. И на секунды мелькает ощущение, что мы вместе, просто я прогуливалась, а он заехал за мной, чтобы забрать домой. И что нас ждут и белый ковролин, щекочущий оголенною спину, и камин, у которого не сидели с лета в обнимку, и початая бутылка терпкого вина, так и не помню какого года. И не было ни длительной командировки, ни пространного ответа на мое признание, ни сонного зелья из трав, ни сцены ревности на кухне и моего дефиле на коленях по нескончаемым коридорам.

Есть он. Мужчина, губы которого просят о моих поцелуях. Есть я. Дарующая жаркие поцелуи. Есть мы, сплетенные ароматом страсти и моей первой любовью.

Но все это иллюзорный бред.

Нас нет.

Есть он. Мужчина, которого я ненавижу. Есть я. Сжигаемая изнутри жаждой мести. Есть прошлое, давящее могильной плитой. Есть некто, кому безумно хочу вернуть эту ношу.

Яр изменился. Нет, внешне так же красив, и волосы так же небрежно-ухожены, а что-то другое внутри. На уровне ощущений, если закрыть глаза и не видеть его усмешку, просвечивает нечто глубинное. Не знаю, как описать четче. Я вижу, что это он. Я помню все, что он сделал. Простить не могу. Да он и не просит об этом. Но за случившееся платим мы оба, и, кажется, его цена выше моей.