Мэтт Пенья - 12 историй о настоящей любви (сборник) Страница 62

– Все равно было тяжело добиться, чтобы нам выделили тут место. – Она покачала головой. – Но, мне кажется, ты об этом знаешь.

Список моих общественных работ был переполнен. Я делал все – от переноски остатков реквизита, который я не сжег, до помощи рабочим сцены. Трудно было разобраться, что тут кому принадлежит. Приходилось пробираться через мешанину из реликвий конфедератов, громадных свитков и пастушьих посохов. И я все еще не знаю, кому принадлежат трубы – горнистам Гражданской войны или небесному воинству.

– Удивительно, что твой отец все не отменил, – заметил я.

– Так было бы проще всего, но это двадцатая годовщина спектакля. Так много людей ждали этого дня, и отец не смог отказать мистеру Барону, особенно после того, как тот предложил оплатить все необходимые материалы.

Еще один драгоценный камень в корону семьи Барон.

– А почему он это предложил?

– Шелби играет Иосифа.

– Точно.

Как раз в этот момент отец Грэйси выбежал на сцену, держа в руках планшет с зажимом для бумаг и громадную кружку кофе. Он выглядел слишком молодо, чтобы возглавлять общину из пятисот людей. Молод, как мальчик-репортер. Но только не его глаза; они казались намного старше. У Грэйси такие же темные волосы, но глаза не как у отца.

Пастор Робинсон помахал рукой, чтобы привлечь внимание людей, устанавливающих декорации.

– Прошу прощения, но этот конь, когда его заменит осел, должен стоять слева за волхвами, после того как они подойдут к Святому Семейству. Не могли бы вы передвинуть стог сена, чтобы было проще? Ослы не умеют прыгать.

Поскольку я весьма искушен в предсказаниях, то должен был задать очевидный вопрос.

– А что будет, если конь навалит кучу?

И тут, как по заказу, конь поднял хвост и воспользовался своим вечерним конституционным правом.

– Ух ты, – сказала Грэйси.

Кофе пастора Робинсона расплескался, когда он зажал планшет под мышкой. Я ждал, что он заорет и прикажет все убрать, что он бросит планшет или швырнет на землю кружку. Я никогда не видел, чтобы он злился, но именно это произошло бы, если бы кто-то облажался перед моим отцом, когда тот чем-нибудь руководит.

Я услышал реакцию пастора Робинсона раньше, чем увидел ее. И не сразу ее понял, потому что это было нелогично, для меня по крайней мере. Когда он поднял лицо, оно было мокрым от слез.

Конь сделал такое посреди его репетиции, а он смеется.

– Это не то, чего я ожидал, – проговорил я. Юмор не был частым гостем в моем доме, даже когда отец жил с нами. Особенно, когда отец жил с нами.

– Это смешно, поэтому он и смеется. Люди иногда смеются, знаешь ли. – Грэйси сказала это так, будто знала, о чем я думаю. Будто понимала разницу в нашем воспитании.

Пастор Робинсон прижал руку к трясущемуся под рождественским пледом животу. На пальце у него блестело обручальное кольцо. Меня это удивило. Мама Грэйси умерла, когда мы были во втором классе.

– Воун? – Она дотронулась до моей руки. – Ты тоже можешь смеяться.

– Ага.

Я встал и взял совок.

В моей семье над неприятностями не смеялись.

Отец ушел, когда мне было восемь, и мать так никогда и не оправилась от этого. Я пытался убедить себя, что я не виноват в том, что он ушел, но у меня не получалось. В восемь лет я был жутким ребенком, все время попадал в неприятности, и мне всегда было интересно, насколько мое поведение добавляло напряжения в их брак. Я отчетливо понимал, что не нравлюсь отцу, но именно он всегда ходил на родительские собрания и разбирался, когда меня пытались отчислить из школы. Он сделал все, чтобы у меня были еда и деньги, но этим и ограничилось его искупление вины за то, что он нас бросил.

У моей матери был целый вагон таблеток. С их помощью она как-то умудрялась делать так, чтобы у меня были нормальная еда и чистая одежда. Когда ей было плохо, она почти не следила за собой, и уж тем более за мной, а когда становилось лучше, она была как удар молнии – красивая и непредсказуемая. Я очень старался, чтобы ее состояние оставалось для всех тайной, хотя дети вообще-то не обязаны этого делать. Хорошая тема для слезливых баллад, но для меня это было правдой жизни.

Вслед за стыдом появляются секреты, вслед за секретами – ложь, а ложь разрушает все. И в первую очередь – дружбу. Ни один ребенок не захочет объяснять, что его мама не может принести закуски для класса, потому что у нее закончились транквилизаторы, а новых в аптеке пока не выдали. Тебя перестают приглашать на дни рождения, потому что ты не приглашаешь в ответ. Никто не предлагает тебе вступить в спортивную команду, потому что ты не успеваешь зарегистрироваться в срок, а если успеваешь, то постоянно задерживаешь взносы в лигу.

Поэтому ты придумываешь, как сделать что-то такое, что заставит тебя запомнить.

Опустив голову, я сгребал конский предрождественский подарок в ржавую тачку. На своем веку эта тачка повидала много навоза. Колеса скрипели, но крутились хорошо. Деревянные ручки были истертые, но надежные. Я вывалил содержимое в компостную кучу, прислонил тачку к стене и вымыл руки в раковине за кулисами. И подпрыгнул, когда Грэйси скользнула пальцами по моему плечу.

Ей нравились прикосновения. Я этого раньше не замечал.

– Зачем ты это сделал? – спросила она.

– А что, неприятный запах? – Я так сильно дернул бумажные полотенца, что у меня в руке оказалось сразу пятнадцать штук, а рулон сорвался с держателя. – Разве ваши хламиды не волочатся по земле? Кто-то же должен был это сделать…

– Ты знаешь, о чем я. Петарды…

Я смотрел на бумажные полотенца, выравнивая края и наматывая их обратно на картонный рулон.

– Я много чего делаю просто так. Мне было скучно. Хотелось посмотреть, что будет.

– Если хочется экспериментов, то люди ходят на уроки химии, а не подрывают стаю голубей.

– Я не собирался их подрывать. – Я посмотрел ей в лицо. – Я не издеваюсь над животными.

– Хиппити. – Она подняла бровь. – Хоп.

– Это не было издевательством. Это было искусством. Неудачный эксперимент шестилетки.

А что касается птиц, я просто хотел спугнуть их с дерева.

– Сработало.

– Они все выжили.

Грэйси забрала у меня рулон бумажных полотенец и повесила обратно.

– Ты так и не сказал, зачем ты это сделал?

Отвечать на такие вопросы не входило в мои планы. Я собирался просто пережить эти два дня и получить зачет от судьи, а не рассказывать о том, что давно и пылко влюблен, или о том, что я жутко ревнивый. Мои мысли метались, отчаянно ища выход из ситуации.