Я научу тебя любить (СИ) - Акулова Мария Страница 63

Вздохнула, мотнула головой, заставила себя опомниться, мыслить трезво, здраво, разумно. Вытекает любовь через дыры — ну и пусть. Пусть льется. Ей так тоже будет лучше. Меньше в ней любви — меньше ей проблем. Всем так будет лучше… Пол впитает.

— Привет.

Услышала за спиной. Оглянулась. Увидела Корнея. Хмурого. Будто осунувшегося. Взъерошенного. Небритого. С покрытой красной сеточкой белками. Тоже не спал, значит.

— Доброе утро.

Ответить «привет» язык не повернулся. Её будто отбросило. В то время, когда «на вы» и без преувеличения шепотом. Когда боялась громко дышать. Когда ходила на цыпочках…

Быстро опустила взгляд, вернулась к своему занятию. Поддела лопаткой, положила на тарелку, взяла вилку…

Поставила там, где он обычно сидит…

— Ты плохо ел вчера. Я подумала…

Ответила на незаданный вопрос в глазах. В которые смотреть долго не могла — больно. Снова развернулась. На сей раз уже к кофемашине. Сделала его любимый. Поставила. Отошла к кухонному гарнитуру, вжалась ягодицами в столешницу, глядя на мойку и вспоминая… Их первый не случившийся раз, ее неуклюжие заигрывания, попытки обольстить… Резко отвернулась, снова закрывая глаза, жмурясь, вдыхая через нос, глубоко… Медленно выдыхая…

Зная, что он не ест — держит вилку в руках, смотрит на нее. Зачем-то…

— Позавтракай со мной, пожалуйста. — Обращается. Смотрит впервые именно на нее вот так, а может и в принципе за все тридцать три года, словно от ее ответа зависит жизнь.

И Аня не может отказать. Пусть знает, что в горло не полезет кусок, кивает, кладет на тарелку яйцо, получившееся хуже, ставит напротив, садится…

Они молча колупают. Смотрят вниз. Просто существуют в новой реальности, где между ними снова стена. Пробивает высотку от верхних шаров атмосферы до земного ядра, проходит посреди его кухни. Разрезает стол. Отрезает связь.

— Я такси закажу. Мне помогать не надо. Не волнуйся. И я заявление по собственному желанию напишу… В понедельник. Я думаю, никто против не будет. Все же поняли, что… А после каникул о чем-то другом заговорят… Мало ли поводов…

Попыталась улыбнуться, посмотрела, будто он мог не заметить новые слезы. А ведь казалось, что сегодня уже без них. Высохли.

— Ань… — Отложил вилку, обратился… — Не руби, пожалуйста.

Сказал, уперся руками в столешницу, увидел, как у Ани увеличиваются глаза, она боится… И руки дрожат — металл вилки громко бьется о тарелку, пока она не соображает, в чем проблема, пока не откладывает…

— Я не подхожу. Не бойся. Я не знаю, что могу сделать, чтобы ты меня простила за ночь. Но мне страшно.

— Не бойся. Все нормально. Я поняла.

— Ань…

— Мне лучше уехать… — он окликнул, Аня мотнула головой. Вздохнула, почувствовала, что на глазах пелена слез. Открыла рот, делая два коротких вдоха, взмахивая руками, поднимая взгляд… — Мне правда лучше уехать. Ты много правды сказал. Мне нечего ответить. Пожалуйста. Позволь. Я не смогу. Я правда не смогу. Это слишком для меня. Я тебя боюсь. — Закончила, хмурясь, чувствуя собственную дрожь… В плечах, в коленях, в пальцах… Смотря в глаза, зная, что он понимает, о чем она. — Хотя бы на время. Пожалуйста. Давай сделаем вид, что это на время. Ты немного остынешь, поймешь, что я тебе не нужна. Такая…

— Ань…

— А я… — слова приходилось выдавливать из себя. И это почему-то внезапно рассмешило. Смех прорвался сквозь слезы. — Черт… Как сложно-то… Я тебя боюсь, Корней. Я не хочу находиться с тобой рядом. Я не могу находиться. Мы друг друга уничтожаем. Слишком сильно любим. Так нельзя.

Ей очень нужно было, чтобы он просто кивнул. Кивнул и отпустил. Только вот…

Он встал, обошел стол, чувствуя ее дрожь, настоял на том, чтобы развернулась…

Уперся руками в стол, отрезая выходы. Стоял, смотрел, бегал глазами по лицу… Что-то пытался найти будто… Пытался и не мог…

Ане стало еще больней, потому что… Она почувствовала то, что чувствует он. Отчаянное понимание. Безнадежности. Конца.

Снова попыталась улыбнуться. Снова попыталась успокоить дрожь. Попыталась найти те слова, которые нужны сейчас ему. Хотя бы ему сейчас помогут.

— Ты не виноват. Просто… Самые любимые делают больнее всего. Ты в этом не виноват. Я же сама… Этого хотела, получается…

Сказала, смотрела на него, будто бы не способного воспринять, переварить, осмыслить…

— Я пытаюсь понять, что мне сделать. И не могу, Аня. Помоги мне. Я понимаю, что что я ни купи, что ни скажи, что ни пообещай… Ты же не сможешь больше…

— Нужно время… — Аня говорила то, во что сама не верила. Но сейчас это было не важно. Важно, чтобы поверил он. Да только… Он снова смотрит в лицо… Бегает взглядом… Будто в панике…

— Поехали в Рим. Вдвоем. На неделю. Там никого не будет. Только мы. Я не трону тебя пальцем. Пока не позволишь — не трону. Буду другом. Просто рядом. Мне этого будет достаточно. Я не могу без тебя. Мне надо, чтобы ты меня простила. Мне надо, чтобы мы разобрались. Очень надо.

Говорит, цепляясь за то, что ее губы почему-то вздрагивают улыбкой. Видно, что он не чувствует закономерности. Почему именно сейчас. Почему именно улыбка. Видно, что он ее не чувствует. И снова бежит к глазам. И снова паника.

— Нет. Я собиралась встречать Новый год с бабушкой. Обещала. Ты хотел поехать домой. В Днепр. Мы же говорили уже… — Аня пытается вернуть в реальность. Туда, где он привык жить. Туда, где жил до нее. Туда, где ориентируется. Только вот… Он туда больше не хочет.

— Да в задницу Днепр, Аня. В задницу. Пожалуйста. Я дурею. Я делаю глупости. Я убиваю — себя и тебя. Я боюсь тебя потерять. Что уже потерял боюсь. Ты будто сквозь пальцы проскальзываешь. Вот сейчас… Сидишь… Смотришь… А я тебя не чувствую. Это страшно… — Корней говорил, скользя взглядом по лицу, но не выдержал, зажмурился, опуская тяжелую голову на плечо. Не мог не ощущать, что Аня дрожит. И как дыхание участилось тоже не ощущать не мог. И что всхлипнула… Вжался сильней. Лбом в плечо. Пальцами в столешницу… — Ань… Я люблю тебя. Мы все испортили. Я все испортил. Это слишком больно, я знаю. Но я люблю тебя. Я не знаю, что мне делать. Не знаю. Ты ответственна за чувства, Аня. Скажи. Как нам спастись? Мы можем спастись?

Они молчали. Они не знали. Им было больно. Они в безысходности.

Он обошел стол, но стена пришла с ним. Обтекла силуэты. Разделила. Не пустила.

Аня слышала шумное мужское дыхание. Чувствовала сумасшедшее сердцебиение, пульсирующее венкой на виске. Он никогда не был слабым. Никогда не был так близок к тому, чтобы оказаться уничтоженным. Собой же. Он не зря так долго и упорно ограждался от нее. Потому что там, на глубине, под коркой… Очень много отчаянной страсти. Бездонной любви. Бескрайней жестокости. Таким, как он, любить действительно опасно.

Таких, как он, любить страшно. Потому что стены, которые возводят они — не разбить ни кулаками, ни лбом. Никак не разбить. Только… Позволить просочиться любви в поры… В дыры, которые есть везде…

А из нее ведь не успела вытечь вся…

— Не пускай меня, пожалуйста… — дрожащие девичьи руки обняли шею, сжали с силой, дрожащее же тело стало еще ближе, а всхлипы громче. — Пожалуйста, не пускай… Я не хочу сквозь пальцы…

Ей было очень больно, но она его прощала.

— Алина, скажи мне честно…

— Что, детка?

Девушки сидели в одном из кафе городского центра. Ради приличия заказали каждая по кофе, но жадно не набрасывались. Тянули неспешно через соломинки, смотрели друг на друга… Обходили тему, которая… Обе ведь понимали, зачем встретились. Почему именно сегодня. В обед, на следующий день.

Но как-то сходу в лоб… Аня не могла.

Сначала на общие темы. Сначала так, будто вечернего инцидента не было. Да только ей надо было знать, как это выглядело со стороны. Поэтому тянуть до бесконечности было бессмысленно.

Аня оторвала взгляд от окна, за которым украшенный бликующими гирляндами ЦУМ, перевела на Алину… Которой будто бы уже неловко…