Дамир. Любой ценой (СИ) - Бонд Юлия Страница 63

«Что мы здесь делаем?» – спрашивают его глаза.

«Не знаю», – пожимаю плечами.

Дамир переводит взгляд на Саньку и, устало улыбнувшись, грустно вздыхает. Этот вздох вместо тысячи слов. Он жалеет обо всём, как и я. Мы наделали глупостей. Наломали дров вдвоём. Зачем теперь жалеть, мучать… себя, его?

– Как вы уже успели догадаться… – продолжает говорить Эрнест, – я пригласил вас в гости не просто так. Вчера в ресторане было много людей и, в общем, такие новости узнают в тесном семейном кругу. Я женюсь.

В комнате зависает пауза. Становится настолько тихо, что я отчётливо слышу тиканье наручных часов своего мужа.

– Что? – первой в себя приходит Анита. – Папа, ты сейчас серьёзно? Женишься?

– Да, – кивает Эрнест, – я знал, что ты так скажешь. Я в своём уме, если ты хотела спросить это.

– Бред, – фыркает Анита, закатив глаза.

Неожиданно Эрнест Юсупович стучит кулаком по столу, заставляя всех вокруг встрепенуться.

– Я не спрашивал твоего мнения, дочь, – произносит строгим тоном, сверля Аниту гневным взглядом, а затем, как ни в чём не бывало, широко улыбается. – Если кому-то что-то не подходит, то я никого не держу, а для остальных…

Эрнест поднимается со стула, расправляет плечи и протягивает руку Ренате:

– Прошу любить и жаловать мою будущую жену.

Я хочу домой. Сбежать отсюда и поскорее, но Давид сказал, уедем позже. Вот как это выдержать, когда меня бросает в жар от одной только мысли, что весь этот обед – начало конца. Грядут перемены, и я даже знаю какие! Отныне всё будет иначе. Рената, Анита… Ненавидят меня и имеют на это право. Я перешла дорогу каждой. Разлучница, угонщица или как там называют ещё?!

Санька скучает. Ему тоже неуютно в этом доме, как и мне.

Он шепчет на ухо:

– Мам, пошли домой.

А я очень хочу ответить: «Конечно, сынок. Уже идём».

Но вместо этого:

– Скоро, Санечка, потерпи ещё чуть-чуть, – произношу виновато, сжимая детскую ручонку.

Санька надувает губки. Обижается. Я не могу на это смотреть. Материнское сердце трепещет в груди, будто крылья у пойманной бабочки. Быстро-быстро. Не посчитать удары!

– Мы погуляем на улице. Можно? – спрашиваю у Давида.

Муж кивает, но перед тем, как разрешить нам с сыном встать из-за стола, кладёт ладонь сверху моего запястья со словами:

– Я тоже хочу уйти. Решу один вопрос и сразу же поедем домой.

Улыбаюсь через силу.

Хорошо. Решай, а я...

Поднимаюсь со стула, извиняюсь перед всеми присутствующими и увожу сына, подальше от этого кобла ядовитых змей.

На улице холодно. Декабрьский ветер ерошит мне волосы, яркое солнце бьёт в глаза, а под ногами хрустит снег.

– Ма, – зовёт детский голос, и я оборачиваюсь. – Лови!

Санька бросает в меня снежок и мне приходится спрятаться за деревом.

– Защищайся! – кричит сынок, атакуя моё укрытие очередным снежком.

Мне ничего не остается другого, как включиться в игру. Присаживаюсь на корточки и, набрав пригоршню снега, леплю небольшой шар.

За игрой время летит незаметно. И плевать на то, что мой макияж предательски «поплыл», что растрепались волосы… Я счастлива, как только может быть счастливой женщина. Сын – самые сильные эмоции. Его улыбка – музыка в моей душе, а звонкий смех – любимая песня.

Моё укрытие «обстреляли» со всех сторон. Я бегаю вокруг большого дерева, а Санька, визжа от смеха, бежит следом, пытаясь бросить в меня снежок.

Что-то пошло не так... А, может быть, всему виной высокие каблуки. Поскальзываюсь. Машу руками, но сохранить равновесие не удаётся. Падаю на землю, уткнувшись лицом в снег.

– Не ушиблась? – доносится сверху и я даже не успеваю ответить, как сильные руки подхватывают меня под мышки. – Ну ты и загонял маму, сы... Санька!

Сердце колотится как сумасшедшее. Я молчу, боясь шевелиться.

Что он здесь делает? Почему помогает подняться? Зачем пытается стряхнуть с моей шубы снег, а затем заправить за уши мокрые волосы и, как бы невзначай, коснуться ладонью щеки?

– Спасибо, – бубню под нос, не отрывая взгляда от его рук.

А он, глотает тихий смешок и всё-таки обхватывает моё лицо двумя ладонями. Его тёплые пальцы скользят вверх-вниз, оставляя на коже горячий след.

Вздрагиваю. Дышу рвано. Грудную клетку сжимает обручем. Волнительный трепет до мурашек по коже, до дрожи кончиков пальцев.

– У тебя туш потекла, – произносит охрипшим голосом.

– Не смотри на меня, – прячу лицо в ладонях и, наконец совладав с эмоциями, отстраняюсь от Дамира.

– Дин, ты самая красивая даже сейчас: с черными кругами под глазами, как у панды.

– Не смешно.

– А я и не шутил, – ухмыляется, а затем переключается на Саньку: – я, конечно, так быстро бегать, как твоя мама, не умею, но могу слепить снеговика. Хочешь?

– Хочу! Хочу! – восклицает сын и я даже не успеваю возразить, как эти двое лепят большого снеговика.

Я стою в стороне, не вмешиваясь, а должна? Не знаю. С одной стороны, ничего плохого не происходит, но Давид попросил меня держаться подальше от Дамира, а я... Близко. Непростительно.

В кармане шубы жужжит телефон. Я шарю рукой в кармане и достаю мобильник. Катя. Нужно ответить.

Принимаю вызов, но звонкий детский смех за моей спиной громче голоса в трубке, поэтому я отхожу в сторону. У подруги заболел ребёнок и она советуется со мной: ждать до завтра приема в поликлинике или же я могу что-то порекомендовать сейчас.

Пока беседую с Катей, взгляд натыкается на балкон. Мне хватает нескольких секунд, чтобы всё понять. Давид и Рената ссорятся.

Подслушивать можно?

Нет.

Но я вопреки всем правилам: завершаю разговор, прячу телефон в карман и иду к коттеджу, стараясь не попадаться на глаза этим двоим.

Останавливаюсь, прячась под балконом. Знаю, Давид расстался с этой женщиной, потому что любит меня, но... В их истории осталось троеточие, а не точка и я хочу знать почему.

Будет больно?

Возможно.

И будто в подтверждении моих мыслей, сверху доносится:

– Свали нахер, чтобы я никогда не видел тебя возле моего отца, – грозный рык, так похожий на голос Давида.

Не знаю, что там у них происходит, но Рената негромко вскрикивает:

– Отпусти, – повторяет несколько раз, а затем раздаются шаги, словно кто-то ходит взад-вперёд. – Я. Никуда. Не. Свалю. Понятно?

– Свалишь, – возражает Давид пугающим, незнакомым мне тоном. – Иначе…

– Иначе что? «Сделаешь» меня инвалидом, как своего зятя?

Глава 102

Дина

Я больше ничего не слышу и не хочу!

Звон в ушах.

В голове стук.

Перед глазами круги.

Сползаю по стенке. Вниз. До самой земли.

Язык онемел. Я пытаюсь им пошевелить, но не могу произнести ни звука.

Мой мир рушится ко всем чертям. Мозг пытается переварить информацию, перезагрузиться.

Больно. Нереально больно отматывать свою жизнь назад, как кинопленку, и вспоминать то, что осталось за кадром. А ведь осталось…

Я поднимаюсь с земли и, прихватив с собой пригоршню снега, втираю его в лицо. Ноги с трудом двигаются. Ступаю медленно, робко, хотя очень хочется бежать изо всех сил.

– Мама! Дин, – раздается одновременно.

 Санька дёргает меня за рукав шубы, а Дамир раскрывает объятия, когда я неожиданно обливаюсь горькими слезами. Зарываюсь лицом на его плече и, закусив губу, плачу, стараясь не скулить и не выть.

– Дин, что случилось? – шепчет на ухо низкий баритон, и я вздрагиваю, а затем все-таки издаю протяжное мычанье.

– Санька, хочешь покататься на машине? – Дамир переключается на сына и, получив от него одобрительный ответ, тянет меня за руку: – идём.

Я ничего не соображаю. Просто шагаю вслед за прихрамывающим Дамиром. Преждевременные морщины, седина на висках, шрам над левой бровью у Шагаева – дело рук моего мужа?

Нет. Не хочется в это верить!

Давид не такой: не монстр, не зверь. Он добрый, заботливый, внимательный. Разве он мог?