С. Белмонд - Довольно милое наследство Страница 63

Отсутствовал доктор Матео довольно долго. Вернувшись со снимком, он положил его на столик, словно врач, собирающийся поставить диагноз своему пациенту, и посмотрел на нас с Джереми. Заметив на наших лицах тревожное ожидание, он улыбнулся.

– Доктор, – мягко обратилась я к нему, – у вас сложилось мнение о том, что же это может быть?

Доктор Матео походил на маленького мальчика, который собирается показать то, что он нашел.

– Смотрите сами, – он протянул нам снимок, – вот на эти фигуры на заднем плане. Они не очень-то хорошо прописаны. Видите?

Не дотрагиваясь до снимка, Матео мизинцем обвел контуры фигур на заднем плане. Они были довольно нечеткими и с первого взгляда походили словно бы на пряди волос, небрежно попавших на пленку, или просто на какие-то царапины. Но вскоре мы поняли, что это фигуры, то ли смазанные, то ли стертые, будто художник передумал и решил нарисовать Мадонну и младенца заново, с другого угла.

– Это, я думаю, предварительные наброски Мадонны и младенца. Видите, что лицо Мадонны повернуто немного под другим углом? А как она сидит? Ее руки и положение младенца? Даже задний фон несколько переделан – окно немного шире. Видите?

Я увидела едва заметные очертания рук и головы, а приглядевшись еще тщательнее после того, как доктор Матео указал, на что смотреть, разглядела фигуру младенца. Она все отчетливее проявлялась предо мной, будто художник здесь и сейчас делал наброски своего будущего шедевра.

– Я вижу. Да, вижу, и что это значит? – воодушевленно спросил Джереми.

– Если бы это была копия, – спокойным, размеренным голосом сказал доктор Матео, – не думаю, что мы увидели бы наброски, написанные под другим углом. К тому же, посмотрите, даже наброски сделаны с исправлениями. А тот, кто делает копию, просто срисовывает то, что видит, он не творит, не подбирает нужный образ.

– Значит, это оригинал? – спросил Джереми устрашающе тихим голосом.

Доктор Матео медленно поднял голову, будто проснулся ото сна.

– О да, дорогой вы мой, – сказал он, – это определенно оригинал. И не думаю, что кто-нибудь поспорит с этим.

– Не знаю, как насчет Фабрици, – сказала я, – был ли он настолько популярен, чтобы иметь учеников. Я просто размышляю, понимаете, о художнике эпохи Возрождения с его работой периода конца пятнадцатого – начала шестнадцатого века. Я изучала этот период довольно детально, я занималась семьей Борджиа.

– О да, испанцы. Вы называете вполне точные даты. Значит, вы знаете и то, с кем мог работать этот художник. – Матео хитро посмотрел на меня. – Фабрици было интересно работать с Людовико Сфорца в Милане, например.

– Который был дядей первого мужа Лукреции Борджиа, – сказала я, обращаясь к Джереми, вспоминая биографию Лукреции. – Но все ее семейство мечтало избавиться от ее мужа. Такова политика. И она скорее всего успела предупредить его, потому что вскоре он исчез. Ее второму мужу не повезло так же, как и первому. На него напали однажды в темной аллее, он выжил, но вскоре все равно умер. Когда он уже поправлялся, его убили прямо в собственной постели. – Я повернулась к Матео и спросила: – Разве Фабрици родом из Милана?

– Он родился и умер в Милане, – с удивлением сказал Матео, – разумеется, он много путешествовал. После чумы, например, он отправился во Флоренцию, где написал несколько портретов для короля Франции. К тому же Фабрици учился в Модене, Феррара…

– О! – восхищенно произнесла я, внимательно рассматривая удивительную постановку, точные мазки художника. – Судя по цветовой гамме картины и по местам его пребывания, которые вы назвали, Фабрици, возможно, учился в… – Мелькнувшая в моей голове мысль поразила меня.

Не в интеллектуальном смысле, а довольно странно, на физическом уровне, будто яркая молния сверкнула в синем небе.

– Боже мой, – пробормотала я.

– Что? Что случилось? – требовательно спросил Джереми.

Матео лишь улыбался, прекрасно понимая, о чем я подумала и что почувствовала в этот момент. Он был так доволен, как только может быть доволен учитель идее ученика, к которой сам его и подвел.

– Фабрици учился у Леонардо? – прошептала я.

– Думаю, что так оно и было, – подтвердил мою мысль Матео.

– Боже мой! – повторила я.

В комнате повисла пауза, никто даже не шевелился.

– Вы же не имеете в виду… да Винчи? – робко спросил Джереми, борясь с захватившим его чувством.

В то же время, как истинному англичанину, ему совсем не хотелось озвучивать какую-нибудь бредовую идею.

Впрочем, Джереми выглядел забавно. Этот робкий голос был настолько несвойствен ему, что я засмеялась и уже не смогла остановиться. Доктор Матео широко улыбнулся и даже позволил себе слегка усмехнуться.

– Что? В чем дело? Я что-то не так сказал? – засмущался Джереми.

Доктор Матео был не из тех людей, кому доставляло удовольствие некомфортное состояние гостей.

– Нет, мой друг, – ободряюще сказал он. – Вы совершенно правы. У меня сложилось такое впечатление, что я уже видел эту картину, потому что я детально изучал творчество Фабрици, я бы даже сказал, что это мой любимый художник. Известно, что его кисти принадлежит триптих «Три девы». Первая картина «Обручение Марии и Иосифа», вторая – «Мария с матерью Святой Анной» и третья вот эта, которая годами считалась утерянной. С первыми двумя полотнами я близко знаком, так как они входят в частные коллекции и хранятся в семьях коллекционеров. Я потратил много лет, ожидая, пока мне доверят доскональное изучение этих произведений. Ходили слухи, – продолжал Матео, – что все «Три девы» – копии, а оригиналы были украдены или уничтожены. Я, конечно, не верил подобным мнениям. Потом говорили, что третья картина не существовала вовсе, а были лишь наброски, поскольку Фабрици жил недолго и не успел завершить работу над картиной. Но я слышал также, что полотно существует, обладатель просто не хочет показывать его. И вот сейчас я нашел доказательство, которое давно искал. – Матео повернулся ко мне и с неподдельным любопытством спросил: – Могу я поинтересоваться, каким образом картина попала к вам?

Джереми давно был готов к этому вопросу.

– По наследству, – сказал он, – у нее есть документы, доказывающие то, что картина была приобретена у итальянской семьи, которая многие поколения владела этим произведением.

Покачав головой, доктор Матео вновь обратился ко мне:

– Ваша семья, очевидно, понимала всю ценность этой картины и очень мудро поступала, что долго держала ее взаперти. Я всегда думал, что в произведениях Фабрици – по крайней мере в «Трех девах» – я увижу не только работу ученика Леонардо, но и руку самого мастера.