Подарок коллекционера - М. Джеймс Страница 64

Квартира разрушена. Я ахаю, моя рука прикрывает рот, когда я осознаю масштабы побоища, картины разорваны на куски, все на полках сброшено на пол, рождественская елка перевернута, украшения разбиты вдребезги. Похоже, что кто-то громил это место, и мое сердце начинает учащенно биться по другой причине, когда я бегу по нижнему этажу, одновременно ища Александра и пытаясь определить степень ущерба.

Его ограбили? Все комнаты разрушены, и, к моему ужасу, когда я добираюсь до других комнат, я вижу, что дело не только в этом. Кровь по всем поверхностям, по разрушенным произведениям искусства, по всему. Каждая комната разрушена, даже старая комната Анастасии, но я не вижу никаких признаков Александра. Я стою тут, с ужасом глядя на кровавую бойню, и тут замечаю то, чего не заметила раньше… не уничтожены лишь книги.

Он сделал это. Ужасающая уверенность овладевает мной, когда я разворачиваюсь на каблуках и мчусь к лестнице, выкрикивая его имя.

— Александр!

Ответа нет, но я и не ожидала, что он будет. Я не утруждаю себя заглядыванием в его комнату, зная, что найду там тоже самое. Вместо этого я спешу в библиотеку, распахиваю дверь и резко останавливаюсь посреди моря разбросанных книг.

На полках не осталось ни одной книги, но они не уничтожены, просто разбросаны повсюду, вся мебель перевернута, и рядом с одним из шезлонгов я наконец вижу его, без сознания, лежащего на полу.

— О боже, — выдыхаю я, подбегая к нему и падая достаточно сильно, чтобы ушибить колени об пол рядом с ним. Его руки все еще забинтованы, и меня переполняет чувство облегчения, когда я вижу, что, по крайней мере, он не перерезал себе запястья снова, пока я не вижу, что они густо покрыты засохшей кровью. Его неистовство явно вновь открыло их, намеренно или нет. Когда я прижимаю пальцы к его горлу, чтобы проверить пульс, яростный жар, горящий под его кожей, почти заставляет меня отдернуть пальцы. — Нет, — шепчу я, глядя на его бледное лицо и скрюченное тело. — Нет, нет, нет…

Я опускаюсь на пол рядом с ним, слезы наполняют мои глаза. Что мне делать? Однажды он едва пережил это. Я не больше способна отвезти его в больницу, чем раньше, все те же проблемы никуда не делись, не говоря уже о том факте, что теперь Джорджи со мной в городе, а то, что Александр попадет в больницу, означает, что Кайто легко узнает, что он там. Неприятности могут быть не только у меня, со стороны полиции, которая не поверит, что я не имею никакого отношения к травмам Александра и не грабила его дом, не нападала и не воровала ни у него, ни у Кайто.

И снова мне придется справляться с этим самой, и я очень боюсь, что не смогу выполнить это дважды.

— Хорошо, — шепчу я, наклоняясь вперед и осторожно прикладывая ладонь к его лицу. — По крайней мере, ты все еще жив. Так что мы поднимем тебя и устроим поудобнее, хорошо?

С трудом сглатывая, я оцениваю ситуацию. Я не собираюсь тащить его вниз, ни в коем случае, и я даже не уверена, что хочу рисковать, пытаясь затащить его в спальню. Вместо этого я встаю и направляюсь к окну, поправляю перед ним перевернутый шезлонг, а затем шаг за шагом тащу Александра по полу через море разбросанных книг.

Как только он оказывается в бархатном шезлонге, безвольный, как тряпичная кукла, я сосредотачиваюсь на чем-то одном, чтобы успокоить свое бешено колотящееся сердце и дико неконтролируемую тревогу. Он умрет, он умрет, думаю я снова и снова, и каждый раз мне приходится выбрасывать эту мысль из головы, делая все возможное, чтобы сосредоточиться на том, что я могу контролировать сейчас, а не на том, что может произойти.

Он умрет, и я никогда на самом деле не скажу ему, что люблю его.

Мысль поражает своей остротой, ясностью. Мое сердце бешено колотится в груди, и я снова заставляю себя не думать об этом. Сейчас я ничего не могу сделать, кроме как попытаться сохранить ему жизнь.

Я проделываю те же действия, что и раньше, меняю ему повязки, беру прохладную воду, чтобы протереть ему лицо, и вливаю ему ацетаминофен. Все это помогло однажды раньше, и я должна верить, что это поможет снова.

Когда ничего не остается, кроме как ждать, я опускаюсь на колени у шезлонга, держу его за руку и смотрю в окно на город за окном. Я думаю о всех тех ночах, когда я сидела здесь и читала, глядя на Париж, и о том, как сильно все изменилось с тех пор.

— Я здесь, — шепчу я, протягивая руку, чтобы погладить его худое, воспаленное лицо. — Твой мышонок вернулся, Александр. Ты не можешь умереть у меня на руках, хорошо? Я вернулась. Ты не можешь умереть без того, чтобы я не сказала тебе…

Слезы наворачиваются на глаза. В конце концов, мне нужно возвращаться в отель. Я не могу привести Джорджи сюда, в это место, не ответив на вопросы, которые я никогда не хотела бы ему объяснять. Я не хочу, чтобы он видел что-либо из этого. Я не хочу оставлять Александра в таком состоянии, но я не могу оставаться здесь всю ночь.

— Пожалуйста, не умирай, — шепчу я, наклоняясь вперед. — Не умирай, пока я не смогу сказать тебе…

Я с трудом сглатываю, боясь сказать то, что вертится у меня на кончике языка, и боюсь не сказать. Я наклоняюсь ближе, прижимаясь своим лбом к его лбу, несмотря на обжигающий жар его лихорадки, прижимаясь своими губами к его губам в мягком, отчаянном поцелуе.

— Я люблю тебя, — шепчу я ему в губы, мои пальцы обвиваются вокруг его. — Я люблю тебя, мой монстр, мое чудовище, мой Александр. Я люблю тебя, и ты должен вернуться ко мне. Ты слышишь меня? Ты должен вернуться.

Слезы текут из моих глаз, стекают по моим щекам на его. Я хочу оставаться рядом с ним вечно, обнимать его, привязывать к себе, как спасательный круг, не давая ему ускользнуть. И затем, когда я сжимаю его руку и плачу, я чувствую, как он шевелится под моими прикосновениями.

— Ноэль… — Его голос невнятен, он в бреду. — Почему… как…

Я тяжело сглатываю, заставляя себя отпустить его руку, пока не сжала ее слишком сильно.

— Я здесь. — Я прикасаюсь к его лицу, пытаясь сдержать слезы. — Я здесь, Александр.

— Почему…ты…здесь?