Ольга Сакредова - Тариф на любовь Страница 65

Ася пребывала в восхитительном преддверии. Она не испытала тех пугающих волшебных ощущений, но она была счастлива и покойна. Огромное счастье солнечным светом затопило ее, она и задыхалась, и дышала полной грудью. Наверное, это и есть рай, подумала она, ведь говорят же, что там необычно яркий свет — пугающий и манящий. Как у нее. Именно в этом свете она купалась.

Она слегка пошевелилась, раскинула руки и… вспомнила о манжетах. Блузка до сих пор была на ней.

Иван томно повернул голову к ней лицом, губами потеребил мочку уха, языком провел по линии ушной раковины.

— Извини, любимая. Я так долго ждал и терпел, что… не мог больше.

Она коротко рассмеялась:

— Разве можно извиняться за рай?

— За что? — Он поднял голову, уперся локтями в матрас, освобождая Настю от тяжести своего тела.

— Да. Я только что была в раю.

— Тогда почему ты плачешь, Настенька?

— От счастья.

На нее обрушился град поцелуев. Ваня слизывал тоненькие ручейки, катящиеся от глаз к вискам, покусывал тонкую кожу на шее, щекотал ключицы и ямочку у основания шеи, спускаясь все ниже, к упругим холмикам с нежно-розовыми сосками. Ася вскрикнула, когда он нечаянно зацепил подбородком один из них. Но когда он затеял языком игру, она застонала протяжно и глухо; тело дугой выгнулось ему навстречу, а его язык ласкал грудь, разогревая желание, не давая ему выхода. В исступлении Ася схватила его голову двумя руками и с силой прижала к одной груди. В игру вступили губы, зубы, язык с удвоенной энергией ласкал заостренный сосок, посылал под кожу тысячи маленьких стрел экстаза. Блузка натянулась на спине и руках, и Ася изнывала от необычного ощущения скованного полета, да еще внутри ее что-то начало расти, набухать…

— Ваня…

Она тихо позвала его, полная удивления и сомнений. Он поднял голову и в ожидании смотрел на родное, любимое лицо.

«Моя жена», — внезапно пронеслась в нем мысль, и перевернула его душу, и в миллион раз обострила его чувства. Он наполнился небывалой силой, а ее глаза превратились в огромные зеленые озера.

— Этого не может быть, — в изумлении прошептала она и пошевелила бедрами, проверяя свою догадку.

Наконец Ваня понял и счастливо рассмеялся.

— Я живой! Что тебя удивляет, Настенька? — И в подтверждение он сильнее толкнулся бедрами в нее.

— М-мм. — Так Ася выразила согласие, но сразу переключилась на другое препятствие: — Ваня, расстегни мне рукава. Я в них как связанная.

Иван посмеялся над незадачливостью любимой, схватил ее запястья и закинул руки за голову. Он игриво целовал ее лицо, в то время как пальцы колдовали над пуговицами. Ася хихикала и постанывала, пока не догадалась ответить контрударом.

Слава Богу, манжеты расстегнуты, заодно Ваня снял часы на тоненьком браслете. Он потянулся, чтобы положить их на тумбочку, но Ася сильно обняла его за спину и заерзала бедрами. Ваня обхватил ее за плечи, раскачиваясь и вжимая в матрас, и перекатился на спину.

— Садись, — приказал он. — Я буду тебя обнажать.

Оба рассмеялись правдивой нелепости ситуации.

Пока она по-пластунски подтягивала ноги, так как Ваня крепко держал в руках ее бедра, не давая разъединиться с ним, потом медленно поднималась, упираясь руками в его плечи, грудь, живот, Иван уже чувствовал полную готовность и едва сдерживал нарастающее желание. Блузка полетела на пол, лифчик запутался в простынях, но никто не обратил на это внимания.

— Держись, наездница, — предупредил Иван, и мир вокруг них завертелся, задрожал, устремился в пучину яркой вселенной.

Ася содрогалась от мощных толчков и глубоких проникновений; пальцы хватали воздух, вонзались в плечи и теряли, теряли силу, пока она не рухнула на твердую грудь Ивана. Он перевернул ее на спину, положил ее ноги на свои плечи, максимально раскрывая ее для себя. Рассудок медленно растворился, и Ася полностью отдалась воле чувств, ощущений и желаний. Она не могла ни одобрить, ни возразить, только парила в свете ярких звезд и едва удерживалась от обморока. А Иван все глубже проникал в ее суть, все яростнее познавал ее тайны. Уже никто не прерывал его слов, и он, как заклинание, хрипел: «Я люблю тебя… люблю, люблю тебя…» — с каждым толчком убеждая в любви свою Настеньку.

На несколько ударов сердца они застыли на гребне волны и в следующий миг взлетели к солнечным небесам, сплетаясь телами и душами, сливаясь воедино в горниле любви.

— Ты любила его?

— Кого?

— …Юлика.

Ася нехотя выплывала из сладкого тумана небытия. Разнеженную, ее удерживал в этом состоянии Иван. Он лежал на боку, подперев голову согнутой в локте рукой, пальцами свободной руки трепетно обводил черты утомленного Настиного лица. Что-то особенное было в его ласковых движениях, но Ася не задумывалась об этом, она наслаждалась послелюбовным покоем.

Она открыла глаза и снова закрыла их под теплой ладонью Ивана. Его пальцы приглаживали четко очерченные брови.

— Нет. Я никогда его не любила. Раньше думала, что это придет со временем, а потом поняла, что, если нет влечения, оно и не появится — ни раньше, ни позже. Я сама хотела порвать с ним, но он, как чувствовал, избегал серьезных разговоров, быстро исчезал и не торопился возвращаться. Я уже говорила Вере, что появление его жены произошло очень даже вовремя.

— Почему?

— Ну, представь, как я придумываю несусветные причины, почему я не могу выйти за него замуж, человека уже женатого и имеющего двоих детей. Смешно! И как бы я себя чувствовала, если б сначала состоялся разговор, а потом я узнала о жене, — умерла бы на месте от стыда и позора.

— Ты была такая потерянная в тот день… И потом…

— Предательство не перестает быть таковым, даже если нет любви. Хотя я быстро поняла, что и ненависти моей он не достоин.

— А раньше ты любила?

Ася задумалась.

— Первая любовь? — Она неловко заерзала. — Мне казалось, что я любила его. Мы встречались с седьмого класса, он на год старше меня. Мне нравилось его серьезное отношение ко мне, он все старался решить сам. Позже это стало преградой между нами. Я хотела учиться дальше, а он был категорически против. — Ася печально усмехнулась. — Перед призывом в армию он сделал меня женщиной. Не скажу, что это было чудесно, — может, потому, что в первый раз. А может, потому, что отдалась скорее из жалости перед долгой разлукой. А в конце он испортил все окончательно, заявив, что я — его и должна делать только так, как он скажет. Увы, я не хотела быть комнатной собачкой. Он ушел в армию, а я уехала в город.

— Так вы расстались?

— Наверное, так. Хотя он писал мне и я писала ему. Однажды мне показалось, что он радуется моей учебе. Потом я часто вспоминала этот день. Да и вся память о Толике уместилась в этот и еще один день.