Знаки внимания - Тамара Шатохина Страница 66

— Ты сам выстроил этот лагерь, да?

— Да, Катюша, сам. Только собирать домики помогал Горан, я его за это одел с головы до ног, свозил на побережье… Да, я все делал сам — возил стройматериалы на багажнике, сам строил. Те деньги, что у меня были, здесь, извини — почти пшик. И на лицензию охотничью, и на гостиницу, и на катер, на лагерь… не хватило бы точно. А так… я стою на ногах крепко.

Этим вечером мы жгли костер, жарили яичницу на сковороде и кипятили воду в котелке на чай. Первый вечер был веселее, сегодняшний же день заставил меня сильно задуматься. Обо всем — о папе и маме, о той проклятой тайне, которую я скрываю, потому что так лучше, на мой взгляд. Он точно не сможет простить ее — никогда, если с ним творилось такое. А она? Неужели не жаль было его? Не понимаю…, а потому и лезть в это не буду — у всех, как будто, зажило уже, отболело. Одно беспокоило:

— Па… а если он так тебя ненавидит — этот Стеван, ты не боишься, что он что-то сделает — тут… ночью… или, пока тебя не будет?

— Нет, Каточек, я говорил с ним об этом и мужики местные тоже говорили. Он трус и слабак, а все эти его мускулы — пустышка, муляж. Если я сказал тебе — спи спокойно, значит — спи. Все под контролем.

Следующие дни я изучала «дикий» быт, который оказался не таким уж и диким, а вполне продуманным и максимально благоустроенным. Мне понравилось готовить на костре, устраивать посиделки вечерами, любуясь закатом, спать на удобной, хотя и не слишком просторной постели, просыпаться поздно утром, когда папа уже сготовил завтрак. Говорить с ним… я узнала очень много нового — о здешней природе, об охоте и рыбалке, о местных жителях, о папиных знакомых, которые побывали в этом лагере. Один из охотников как раз и тестировал обрыв в не совсем трезвом состоянии. Многие из них были людьми очень обеспеченными и состоявшимися, как, например, тот же Кирилл Вышинский.

— Он, Катюша, может продать все и даже больше чем все, просто бизнес-талант у человека. Вот умеет и все, и дело не в рекламе и связях — там работает подход и чуечка…

Пару раз за несколько дней приходил Горан, оставаясь на ночь, и мы с ним по-настоящему подружились. Мальчик был до такой степени воспитанным и вежливым, таким… деликатным, что ли? Разве бывают такие люди — с врожденными особенностями поведения? Я видела теперь, что бывают — как этот мальчишка.

Через неделю папе понадобилось уехать в Будву на пару дней и, не смотря на свои заверения о безопасности, на это время он отвез меня к Мире. Не смог оставить в лагере со спокойной душой. Почти два дня я прожила в гостях, изучая окрестности села. В первый же день сожгла сцепление на стареньком папином Фиате, который стоял на хранении в сарае у дома Миры. Просто не рассчитала, пытаясь самостоятельно выбуксовать из колдобины — уверена была, что справлюсь. Пришлось звонить папе и виниться, чтобы он привез нужные запчасти:

— Заграница… слабое феритовое покрытие, — пищала я, пытаясь перевести вину на качество импортных феритовых лепестков сцепления.

— Бестолочь… в голове у тебя заграница. Не переживай, все сделаю.

Дальше все изыскания проводились пешком — мы с Гораном облазили все склоны, осмотрели развалины водяных мельниц. Устав от жары, купались в маленьких природных бассейнах, которые образовались под каждым из них. Вода была холодной, но быстро освежиться в ней было самое то.

Мира кормила нас очередной раз, и мы опять уходили, перед этим обязательно спросив — а не нужна ли ей наша помощь? Втайне очень надеясь, что нет, потому что исследовательская страсть просто полыхала. Она отмахивалась от нас и отпускала с Богом.

У меня не получалось говорить с ней — только объясняться, почему-то я особенно плохо понимала местное наречие именно в ее исполнении. Но улыбались мы друг дружке вполне искренне. Стеван уехал еще тогда — после разговора с папой и назад его так быстро не ждали. И зря…

К вечеру второго дня (завтра утром уже должен был приехать папа) я так обжилась в гостях, что чувствовала себя, почти как дома. И очень удивилась когда, вернувшись от Скадарского озера с рыбалки, мы с Гораном увидели возле дома его брата. Мальчик выдохнул и пробормотал что-то сквозь зубы, а я неловко замерла, потому что парень был почти раздетым.

Ну… голый торс в жару явление вполне себе нормальное, как и тонкие шорты, которые висели… нет — совсем не на бедрах. Гладкая загорелая кожа была безволосой везде — и на лобке в том числе. Это было очень заметно, и нечаянно притягивало взгляд, потому что разношенная одежка держалась, казалось — только на этом самом… Оно ощутимо выдавалось и, казалось, даже шевелилось под штанами. Он точно был без нижнего белья. Я успела заметить все это до того, как из дома выскочила Мира с мокрым полотенцем и с оттяжкой перетянула им Стевана — по голой спине, по плечам! Он уворачивался от шлепков и смеялся, а она кричала и ругалась. А потом загнала его в дом — одеваться.

— Горан… оставь прямо здесь рыбу и пошли-ка мы в папин лагерь?

— Ускоро ноч, далеко… зар се не боишь?

— Не боюсь, и не хочу оставаться. Там закроюсь и… у меня есть карабин в домике. Ты меня проводишь до большого поворота и вернешься, ладно? Дальше я хорошо знаю дорогу, и папа говорил — волки сейчас не опасны. А маме и брату скажешь, что я сижу в обнимку с ружьем, чтобы этот нудист знал.

Горан задумался и почему-то согласился. Честно — я думала, что уговорить его не удастся, но очевидно, у него были причины соглашаться. Через час или полтора, сократив путь лесом, мы подошли к повороту — дальше я знала дорогу. А Горан присел у обочины на корточки.

— Ты чего? — не поняла я, — скоро станет темнеть, беги домой.

— Сада буде вертать млекарка. В этот ден у свое тремутку, — вещал он на суржике, на котором мы уже приноровились общаться и неплохо понимали друг друга.

— Молочная машина, сегодня, в это время?

— Мала легковуха — за сыры, зелень, козе млеко… до утра. Ты иди, а ода затамни.

— Не, еще не темнеет. Ладно… — прислушалась я и правда —