Ширли Конран - Кружево Страница 66

Она помолчала немного, следя за чайками, парящими над серой поверхностью воды.

— Вся поездка — это одно непрерывное укладывание и распаковка чемоданов. Бедной костюмерше перед каждым показом приходится все переглаживать да еще готовить все аксессуары. Костюмерши — это настоящие ангелы! — Джуди усмехнулась. — Зато манекенщицы — сущие черти. И эти бесконечные сексуальные проблемы!.. В последней поездке нам попались две лесбиянки, они не могли отклеиться друг от друга даже во время демонстрации… А кроме того, вечные проблемы с едой. Манекенщицы смертельно боятся прибавить в весе. Тяжелее всего с самыми худющими: они или сидят на какой-нибудь диете из сушеных водорослей и липового цвета и уверены, что все это должно быть в каждой гостинице, или заказывают себе в номер икру и шампанское и пытаются включить их стоимость в общий счет.

Мы всегда предупреждаем и самих девочек, и гостиницы, что фирма оплачивает только проживание и нормальное питание, ничего сверх этого. Но, когда девочки убеждаются, что должны или платить за икру собственными наличными, или отослать ее назад, они начинают дуться.

— Расскажи-ка мне поподробнее об этих худышках и их сексуальных проблемах. Не все же манекенщицы такие зануды!

— Думаю, некоторые из них неплохие девчонки, но у них очень неустроенная жизнь. Они не думают ни о чем, кроме своей внешности. Они даже не получают от нее никакого удовольствия — настолько девочки озабочены тем, как бы в их внешности что-нибудь не испортилось. Ни одна манекенщица не считает себя даже симпатичной. Да это и неудивительно! Они постоянно проходят всякие отборы, чтобы получить новый контракт, — даже самые знаменитые среди них. И если в отборе участвуют двадцать девушек, значит, возьмут только одну, а девятнадцать отсеют. Они постоянно сталкиваются с тем, что кто-то где-то их бракует, и из-за этого чувствуют себя неуверенно и очень легко уязвимы.

Джуди натянула свою кремовую вязаную шапочку так, чтобы та закрывала уши.

— Некоторые девочки, чтобы отбить аппетит, живут на возбуждающих средствах, из-за этого они постоянно взвинчены и обижаются на всякую мелочь. Другие не могут заснуть из-за постоянных переездов и непрерывной череды все новых гостиниц. Эти глотают снотворное, и потом я их утром не могу добудиться. — Джуди засмеялась. — А иногда я не могу до них достучаться просто потому, что их нет в номере. Подцепят какого-нибудь парня в баре и пропадают неизвестно куда. Только отгонять от них фотографов — одного этого занятия хватило бы на полноценную работу.

— Ну, меня ты всем этим не испугаешь, — Ги легонько щелкнул Джуди по курносому носу. — Я обязательно поеду. Мы поедем вместе. Ты помогла мне добиться успеха во Франции. А на этот раз, Джуди, я постараюсь сделать так, чтобы ты навсегда стала частью моего успеха! Больше ты от меня так легко и просто не сбежишь… Если, конечно, не будешь носить такие дикие шапки. — Он сдернул с нее вязаную шапочку кремового цвета и зашвырнул ее в Ист-Ривер. — В таких штуковинах моя бабушка держала вареные яйца, чтобы те не остывали. Завтра первым делом мы купим тебе великолепную шапку у Сакса. Меховую, из лисицы. А такие вязаные чепчики носят только груднички.

К большому удивлению Ги, Джуди вдруг разревелась.

Часть III

14

Максина, которой уже исполнилось семнадцать, начала работать в Лондоне, в хаотической на первый взгляд мастерской Партриджа, располагавшейся над тихим магазинчиком неподалеку от Бонд-стрит. Своим внешним видом и манерой одеваться господин Партридж больше напоминал биржевого брокера из Сити, нежели знаменитого модельера. Он производил впечатление человека одновременно обаятельного и беспомощного, отчего у тех, кто его окружал, возникало ощущение, что именно им надлежит сделать то, что не смог бы сам Партридж; и поэтому его сотрудники чувствовали себя не просто наемными работниками, но людьми необходимыми, желанными и сопричастными общему делу. Партридж отличался мягкостью в обращении, добрым нравом и образованностью, но был предельно жестким и бескомпромиссным во всем, что касалось работы. Главными его профессиональными достоинствами были редкостное чувство цвета, безукоризненное понимание меры, а также отсутствие какой-либо внутренней скованности в сочетании с разумной осторожностью.

Поначалу Максине пришлось хорошенько изучить и запомнить марки и названия всех материалов, которые использовались в мастерской, после чего ее допустили к работе, заключавшейся главным образом в беготне. То ей поручали взять где-либо образцы красителей, то отнести куда-то образцы тканей, то подобрать шелк такого лимонного оттенка, который соответствовал бы вот этому образчику лимонно-желтого атласа. Просто поразительно, часто удивлялась она, сколько существует расцветок, оттенков, текстур тканей! И при этом девяносто девять процентов из них производят совершенно отталкивающее впечатление! Вскоре она получила повышение: ей доверили изготовление расклеек — картонных листов, на которые Максина наклеивала квадратные лоскутки — образцы всех тканей, расцветок и отделочных материалов, а также фотографии или рисунки аксессуаров и других предметов, которые должны были сопутствовать данной модели или находиться в одном интерьере с ней в момент ее показа. Максине нравилась эта работа, здесь находилось применение и ее хорошему чувству цвета, и стремлению к безукоризненной простоте и ясности линий. Она научилась также хорошо составлять технические описания. Ум Максины был подобен отлично организованной канцелярии, а ее практичность и дотошность в мелочах оказались ценнейшими достоинствами в те моменты, когда мастерскую сотрясал очередной из регулярно происходивших там приступов производственной лихорадки.

Через несколько месяцев Партридж открыл для себя ее страсть к старинной мебели и стал посылать Максину в походы по самым отдаленным и запыленным магазинам антиквариата и на малоизвестные аукционы типа «Остин из Пекэма», где всего за несколько фунтов можно было подчас купить викторианский гардероб красного дерева со специальным отделением для шляп, в которых ходят в оперу, или же — но за гораздо большую сумму — почти чиппендейловский книжный шкаф-секретер со сломанной передней стенкой.

Но больше всего Максина любила приобретать мебель в известном только немногим магазине антиквариата, что располагался на Понт-стрит. Магазинчик этот был очень тихим и темным. Владел им чрезвычайно приятный пожилой человек по имени Джек Реффолд, которого отличали высокий вибрирующий голос, тонкий вкус и безошибочное чувство пропорции. В его магазине Максина обнаружила то, что не встречалось ей ни в одном другом месте: голубой, расписанный орнаментом в виде птичьих перьев фарфоровый сервиз для завтрака с яхты королевы Виктории; или же набор приданого для куклы-невесты, уложенный в миниатюрный чемодан; или как будто написанная кровью картина Трафальгарской битвы. Лучшие вещи из этого магазина отправлялись прямо в Нью-Йорк, однако Максина стала здесь одной из постоянных покупательниц. Особенно ей нравилась та викторианская мебель из грубо обработанной сосны, которую ее бабушка просто выбросила бы из дома как непригодную даже для слуг.