Элизабет Беверли - Как заарканить миллионера Страница 66

— И как продвигаются поиски? — поинтересовался Лукас, радуясь, что Эди сменила тему, хоть и понимая, что тот разговор не окончен.

— Продвигаются, — пожала плечами она. — К сожалению, закон охраняет тайну усыновления. Но дело движется, и я не теряю надежды.

«Это для меня не новость», — подумал Лукас.

Хоть он и радовался, что Эди сменила тему, но вдруг, неожиданно для себя самого, выпалил:

— Так вот почему ты боишься чужих прикосновений? Потому что твои… клиенты… тебя били?

Она подняла на него глаза — удивленные, но без тени страха.

— Да. И не они одни.

Лукас решил не выспрашивать подробностей. Не только потому, что, к несчастью, обладал не в меру живым воображением; ему не хотелось оживлять воспоминания, которые Эди хотела навсегда оставить в прошлом.

Оставался еще один вопрос. Самый главный.

— Эди, ты позволишь мне к тебе прикоснуться?

Глаза ее широко распахнулись, потемнели от страха.

— Ни за что! — решительно ответила она. Он протянул к ней руку ладонью вперед.

— Я просто возьму тебя за руку.

Она затрясла головой так, что золотистые пряди запрыгали по плечам.

— Нет.

— Просто накрою твою руку своей.

— Не надо.

— Дотронусь одним пальцем.

— Нет.

— Тогда…

— Нет!

Он вздохнул:

— Тогда подойди и прикоснись ко мне сама.

Глаза ее вдруг заблестели, но не радостью — слезами. Несколько секунд Эди молча смотрела на него, затем медленно покачала головой. Одинокая слеза скатилась с ее ресниц и проползла по щеке, и в груди у Лукаса что-то сжалось.

— Эди, просто коснись меня, — умолял он. — Ты же понимаешь, что я не причиню тебе вреда. Скажи, понимаешь?

— Умом — понимаю, — тихо ответила она. — Но во мне все еще живет несчастная, запуганная семнадцатилетняя девочка. Девочка, которая смертельно боится мужчин.

— Тогда дай мне поговорить с ней! — настаивал Лукас. — Дай мне к ней прикоснуться! Эди издала тихий, сдавленный стон.

— Не могу. Она слишком глубоко. Ты не сможешь до нее достучаться.

— Не верю! — возразил Лукас. — Она здесь, рядом! Ведь это она кидается в панику всякий раз, как до тебя дотрагивается мужчина!

Не в силах усидеть на месте, он встал. И тут же вскочила Эди. Нет, не она — обезумевшая от страха семнадцатилетняя девочка, какой она была когда-то. Хотя Лукас не сделал к ней ни шагу, она метнулась к окну и замерла там, обхватив себя руками, словно боялась развалиться на части.

— Эди, я не причиню тебе вреда, — говорил Лукас. — Никогда, никогда я не сделаю тебе больно.

Он осмелился шагнуть вперед — и поздравил себя с тем, что Эди не отпрыгнула, не забилась в угол. Еще шаг — она неподвижно стоит на месте. Не идет ему навстречу — но, по крайней мере, и не убегает.

Третий его шаг, по всей видимости, ее смутил; в глазах ее блеснуло что-то — Лукас не смог бы сказать, что именно. Опасаясь, что она бросится в спальню и запрется, он сделал еще несколько шагов, загородив от нее выход.

Теперь Лукас стоял от нее на расстоянии вытянутой руки. Но не спешил протягивать руку. Эди забилась в угол между окном и стеной, вся как-то съежилась; руки ее дрожали, грудь бурно вздымалась, на лицо было больно смотреть — так перекосилось оно от нескрываемого ужаса.

— Я не сделаю больше ни шагу, — пообещал Лукас. — Но и не отступлю.

— Лукас, — заговорила она вдруг, — я понимаю, что ты хочешь мне помочь, и очень ценю твои усилия, но… не надо. Слышишь? Просто не надо.

— Эди, дай мне руку. Это все, чего я прошу. Протяни мне руку.

Она затрясла головой:

— Слишком многого просишь!

— Нет, потому что в следующий раз я попрошу твое сердце.

Эди изумленно уставилась на него. Нет, не ослышалась. Может быть, он шутит? Но что-то в его взгляде подсказало ей, что Лукас совершенно серьезен. Потрясенная, она едва не выпалила, что сердце ее давно принадлежит ему. С того вечера в «Дрейке», когда она отвезла его домой… а может быть, и еще раньше. Он единственный, кто ей важен и дорог. Единственный, к кому она хотела бы прикоснуться. Единственный, с кем хотела бы — будь это возможно — прожить жизнь.

Зачем она рассказала ему свою историю? Бог свидетель, на то не было никаких причин. Какое ему дело до ее несчастий? Ничто между ними не предвещало такого взрыва откровенности… но почему-то ей вдруг стало очень важно, чтобы он все узнал. Может быть, потому, что Лукас видел в ней «Сладенькую Эди», идеальную героиню, у которой все хорошо, потому что иначе и быть не может, — и это очень раздражало. А может быть, сама она устала быть феей с рождественской открытки. И, как ни странно, теперь, очистив душу, чувствовала себя лучше. Она словно родилась заново.

Теперь он просит ее сердце. О, как хотела бы она отдать ему себя всю! Без сомнений, без боли, без страха. Рука его — сильная, надежная рука — повисла в воздухе, ожидая ее решения. Что, если…

И вдруг Эди увидела, что рука ее, словно обретя собственный разум и собственную волю, тянется к его руке. Лукас не сводил с нее глаз, но не шевелился. Ни шага вперед, ни единого движения. Приободрившись, Эди раскрыла ладонь. Пальцы ее дрожали, но она не позволяла себе поддаться страху, полная решимости сделать то, что должна, что хочет сделать. Лукас неотрывно смотрел на нее, но не на руку — в лицо. Теперь их разделяло всего несколько дюймов.

Подняв руку, Эди медленно приблизила пальцы к его губам. И — замерла в каком-то сантиметре от него, не решаясь сделать последнее движение. Лукас не шевелился: губы его приоткрылись, жаркое дыхание обдавало ее пальцы.

— Коснись меня, Эди! — прошептал он.

Эти слова обвили ее руку, властно потянули к себе — ближе… ближе…

И вот она уже гладит кончиками пальцев теплый бархат его губ — сперва нижнюю, потом верхнюю, и опять нижнюю, и снова, и снова, ибо никогда в жизни не касалась ничего столь нежного, мягкого, полного жизни. Глаза его закрываются, прерывистый вздох обвевает пальцы, словно легкий летний ветерок.

Хорошо… как хорошо…

Сердце ее колотилось, как безумное; отняв пальцы от губ Лукаса, она осторожно погладила его по подбородку, где проступала щетина, по щеке, по скуле. Взъерошила мягкие волосы на виске. Словно слепая, пробежала пальцами по лбу, бровям, тонкой горбинке носа. И снова, словно завороженные, пальцы ее вернулись к губам…

А Лукас стоял, не шевелясь — только дышал шумно и прерывисто. Он не торопил ее. Он позволил ей решать.

И Эди решилась. Она пойдет дальше — и не остановится, пока не познает его до конца. Не сейчас. Не завтра. И даже не на следующей неделе. Она надеялась лишь, что он поймет и будет с ней терпелив. И не откажется подождать.