Наталья Батракова - Миг бесконечности. Том 1 Страница 67

— Не хочу, не мое это дело.

— А чего же ты тогда хочешь?

— Не знаю. Но и журналистикой заниматься не хочу.

— Плохо. Отсутствие цели есть дисгармония, дисгармония — прямой путь к депрессии, — философски рассудил Ладышев. — По себе знаю. Вообще-то ты меня удивляешь. Кто, как не ты, десять дней назад убеждал, что журналистика — лучшая в мире профессия?

— Профессия и в самом деле замечательная, — вздохнула Катя и повернула голову в сторону подсвеченного Дворца железнодорожников. — Но себя я в ней больше не вижу. Как ты говорил? Скука — это сытость. Видно, я пресытилась журналистикой.

— Все это временно. Возможно, ты просто устала. Мне тоже иногда кажется, что я сыт по горло бизнесом. Хочется все бросить и свалить за тридевять земель. Только проходит время, и все возвращается на круги своя: мой бизнес — мое детище. Как я могу его оставить? Как могу бросить людей, которые в меня верят? К тому же я не умею жить, ничего не делая, никуда не двигаясь… А по поводу твоего состояния одно могу сказать: ты уже не сможешь не писать, не делать заметок, не делиться с людьми информацией. Отдохнешь — и все начнется по новой.

— Не начнется. Слишком многое уже не начнется. Или не продолжится, — тихо заметила она.

— Что-то, конечно, нет, — согласился он. — Только здесь работает жизненная аксиома: ничего вечного нет. И слава Богу! Иначе жизнь катилась бы по изрядно надоевшему кругу. Мы не сразу это осознаем, цепляемся за прошлое… Кстати, зачем ты едешь на Гвардейскую? Если решила начать новую жизнь, не стоит там появляться.

Катя выдержала паузу, наконец повернулась к нему лицом и вопросительно заглянула в глаза.

— Я все знаю, — подтвердил он ее догадку. — Знаю, что ты ушла и от мужа.

— А я почти поверила, будто ты случайно оказался во дворах на Чкалова, — хмыкнула она и снова отвернулась. — Это Колесникова тебе рассказала и дала адрес?

— Нет, не она. Извини, но я — человек обидчивый, можно сказать, злой и мстительный. Увидев такое невнимание к собственной персоне, захотел узнать: почему меня игнорируют? — пошутил он. — Сегодня моему терпению пришел конец, потому и стал тебя разыскивать. Позвонил Игорю Николаевичу, но он всецело соответствует статусу своего банка: свято хранит тайны клиентов и твой новый адрес не выдал, — поведал Вадим. — Зато сообщил, что вчера тебе сняли швы. Что сказал врач?

— Жить буду, — не повернув головы, буркнула Катя.

— Я серьезно. Если позволишь, я хотел бы на них взглянуть.

— Хочешь еще раз убедиться, что в тебе не умер доктор? — съязвила она.

— Я хочу убедиться, что на твоем лице не останется печальных свидетельств, — не поддавшись на провокацию, спокойно отреагировал он. — По горячим следам проще все исправить. Швы, надеюсь, косметические?

— Косметические. Спасибо за заботу, но врач обнадежил, что все хорошо.

— Будем надеяться… Я ни в коей мере не хотел бросить тень на хирурга, который тебя зашивал, и уж если его нашел Колесников — тем более. Дело в другом: кожа каждого пациента имеет массу индивидуальных особенностей, и любая пластика непредсказуема по конечному результату… В момент удара ты была в линзах? — не успокаивался Ладышев. — В таком случае тебе уже крупно повезло. На моей памяти были случаи, когда разбитые стекла очков наносили гораздо более тяжелые травмы… А вообще ты молодец: крепкий орешек.

Катя ничего не ответила: точно такими же словами вчера утром ее успокаивал доктор. Но он — другое дело, это его работа: обезболить, зашить, утешить. А вот зачем в это дело лезет Вадим? Из любопытства? Из сострадания? Тоже мне близкий родственник! Она не нуждается ни в его жалости, ни в его сочувствии! И без того тошно. Только и знаешь, что себя одергиваешь: ты все решила, ты должна быть сильной!

Ладышев никак не вписывался в новый жизненный проект, который она себе нарисовала и по которому пыталась существовать последнюю неделю. Все было гораздо сложнее, чем представлялось. Это только в кино все красиво: побитая жизнью героиня начинает ее с нуля и побеждает… На самом деле руки опускаются: больно, горько, обидно и… стыдно. Она даже не подозревала, насколько это стыдно — быть обманутой собственным мужем! Кем она выглядит в глазах окружающих? Как смотреть людям в глаза?..

И зачем здесь Ладышев, зачем так назойливо лезет к ней в душу?

— Вадим, ответь честно: зачем ты приехал? Мне понятно, почему ты мог меня разыскивать, я понимаю историю с Людмилой — ей действительно требовалась помощь. Но мне помощь не нужна! У меня все хо-ро-шо! — повысив голос, по слогам отчеканила она. — Неужели в пятницу вечером тебе больше нечем заняться, кроме как утешать женщину, которая не желает, чтобы каждый встречный-поперечный ее жалел? Ты мне ничем не обязан, и я, по большому счету, тебе не нужна: ни как журналистка, ни как… Я даже на роль очередной пассии не гожусь: ни кожей, ни рожей, как говорится, не вышла! И с ролью девушки на одну ночь тоже не справлюсь: начну ломаться, корчить недотрогу. Зачем тебе это?!

— Весьма неожиданно, — хмыкнул он. — Немного истерично, сильно утрированно, однако откровенно. Правда, самооценка в сравнении с днем знакомства сильно занижена, что не есть хорошо. В остальном же… не поверишь, десять минут назад я сам думал об этом: и то в тебе не так, и это не устраивает. К тому же я предпочитаю брюнеток, а ты блондинка, — окинул он Катю взглядом и улыбнулся. — Сидел в машине, курил, думал, но так ничего и не придумал. Хорошо хоть сама решила выйти… Напомни, для чего мы едем на Гвардейскую? — вдруг сменил он тему. — Ах да… Судя по большой пустой сумке, за вещами. Оно и понятно: когда человек в спешке покидает жилище, то хватает что ни попадя, а необходимые вещи и милые сердцу безделушки забывает.

— Ты ненормальный или издеваешься? — бросила Катя на него недоуменный взгляд и покрутила пальцем у виска. — До тебя не дошло, что я сказала? Неужели не понял: мне не нужны помощники! — снова повысила она голос.

— Продолжай, продолжай. Эмоции в голосе — уже хорошо, — словно не вникая в ее слова, ободрил Ладышев. — Ты давай, давай, не стесняйся: рекомендую покричать, потопать ногами. Разрешаю даже толкнуть, только не сильно, все-таки я за рулем. Очень даже нормальная реакция. Об одном прошу: на ходу не выпрыгивай. Покалечишься. Дай-ка я дверь заблокирую.

Послышался приглушенный щелчок.

— Ты специально меня заводишь? — взяв себя в руки после длительной паузы, уточнила Катя.

— Конечно, специально, — кивнул он, продолжая улыбаться. — Ценой собственных нервов и попранного самолюбия пытаюсь помешать твоему погружению в бездну. Попробуй потом тебя из нее вытащить! Так что давай, скандаль дальше.