Невыносимое счастье опера Волкова - Алекс Коваль Страница 67

Какое-то время мы молчим. Даже радио ни с того, ни с сего сбивается с волны и замолкает. Тем неожиданней среди этой тишины по-детски откровенно звучит:

– Я его очень сильно люблю! Чипа. Он мне как папа. Только Леле это не говори, ладно? Она психует, что то же самое я не говорю ей. Но ее постоянно нет рядом, а кто мой родной папа, я не знаю и не хочу знать. Да и Леля мне не нужна!

Проникновенное признание в узел скручивает. Слова такого взрослого не по годам ребенка проникают глубоко, заставляя всем сердцем прочувствовать ее обиду. До слез, ей богу! Такая малышка, как Ру, точно заслуживает только самого лучшего, и это лучшее для нее – Вик. Очевидно же! А ее эту Лелю… я ее не знаю, но уже заочно презираю!

Я никогда не стремилась иметь детей. Никогда не думала, что стать матерью – это что-то святое и необходимое в этой жизни. В моей жизни. Материнским инстинктом никогда не страдала. Но если так случилось бы, что у меня появился бы ребенок – душу дьяволу продала, но вывернулась. Не поступила с кровинкой так, как поступила мать Ру. Кукушка! Беспринципная тварь.

– Хорошо, что у тебя есть Вик, малышка. Он классный. Правда!

– Угу. Он любит меня. И тебя.

– Эм, Ру…

– А еще она ни разу не приехала на мой день варенья, – моментально снова меняет тему ребенок. – А когда приезжает, я не знаю, о чем с ней разговаривать. С тобой круто, с тобой интересно. Посмеяться можно, побегать, подурачиться. И Вик, он иногда, конечно, ругается, но это заслуженно всегда. Правда. Я не обижаюсь! Мне хорошо с вами. А с ней… только по магазинам ходить, наверное. А еще она все время мне платья покупает, и это так бесит. Я ненавижу платья! Я шорты и джинсы люблю! – надувает щеки малышка.

Одно дело, когда задушевные разговоры ведешь со взрослыми. Совсем другое, когда рядом сидит такая маленькая и ранимая душа ребенка. Душа, которую в этот момент просто невыносимо хочется прижать к себе. Обнять! Просто, чтобы дать ей понять, что она в этом мире не одна.

Я сворачиваю на обочину. Притормаживаю. Включив "аварийку", отстегиваю ремень и тянусь к Ру. Прижимаю к себе крепко. Она обнимает в ответ. Молча, просто, без вопросов.

Как часто на своем пути я встречала такие семьи, где есть все? Финансово. Огромный дом, достаток, бизнес, отдых по пять раз в году в теплых странах и тачки за десятки миллионов. Все! А по факту – это и есть все, что у них имеется. Ни счастья, ни радости, ни любви, ни тепла, даже семьи, как таковой – нет. Только деньги, деньги, деньги. В какой-то степени я и сама такая. Жестоко, но правда. Эгоистичная стерва.

Теперь понятно, почему в молодости так бесился Волков, когда я говорила о перспективах. О Москве, о карьере и брендовых шмотках. Бредила лучшей жизнью. Он во всем этом рос и прописную истину, что не в деньгах счастье, понял гораздо раньше меня. Упорно пытался донести до алчного сердца молодой увлеченной дурочки. А что сделала эта дурочка? Бросила. Как последняя сволочь по смс!

Нет. В его жизни не одна беспринципная тварь, а целых две. И если с Ольгой у него отношения неважные, то почему он все еще не отвернулся от меня? Я бы не просто сожгла все фото, но и выжгла любое упоминание о таком человеке из своей памяти. Но Вик…

Короче, исчезнувшие было мысли нахлынули с новой силой. Особенно яростно третирует мозг одна. Я прокручиваю ее в голове – и не понимаю! Десять лет назад, на третьем курсе, идя на красный диплом, обещая стать крутым юристом, Волков ни с того ни с сего решил бросить универ и пойти в армию, заявив, что денег на дальнейшую учебу у него нет. Как так? Если его родители достаточно состоятельные люди, почему они позволили сыну поставить крест на учебе? Или это было его решение? Тогда зачем соврал, что нет финансовой возможности?

Ох, Волков! Стукнуть бы тебя за твое молчание да жалко. И так подбили. Самое хреновое, что ведь если спрошу прямо, не скажет. Багрянцева попытать? Он явно поболе меня знает о семье Вика…

Домой мы возвращаемся уже в девятом часу, заскочив по пути в супермаркет. У Волкова тишина, свет в окнах не горит. Паркую его “танк”, и мы с Ру, как мышки, заходим в безмолвный дом.

Я располагаюсь на кухне. Мелкая поднимается к Чипу. Правда, тут же возвращаясь, докладывает мне, что он спит и что будить она его не стала. Я с трудом давлю в себе порыв подняться тоже, проверить, как он. Одергиваю себя. Незачем беспокоить человека по десять раз. Ему холод, голод и покой прописан, а не проходной двор в спальне!

Наскоро соорудив ужин, кормлю ребенка. Да, это не кулинарный шедевр, а всего лишь сваренные с лаврушкой пельмени, но Ру не жалуется. Уплетает их со сметанкой за обе щеки, приговаривая, как вкусно.

Наблюдаю за ней и вполне осознаю, что Руслана прекрасно справилась бы и без меня. Девочка она самостоятельная, ответственная, не только о себе бы позаботилась, но и о Вике. Однако уходить не хочется. Неспокойно мне. Да и соседний дом в окнах Волковского выглядит таким унылым и одиноким. Не хочу туда одна. Тут хочу…

Маразм крепчал, Антонина.

Делаю глоток чая, вздыхая.

После ужина Ру без лишних напоминаний идет собирать портфель в школу, а потом в душ. Я навожу порядок на кухне, перемываю руками посуду, намеренно игнорируя посудомойку, и в начале десятого поднимаюсь на второй этаж. Заглядываю в детскую.

– Ты как? – стучу тихонько, сообщая о своем присутствии.

– Я хорошо, – заползает девчонка под одеяло в забавной разноцветной пижаме. – А ты?

– Да тоже, – пожимаю плечами, – вроде. Ладно, Русь. Ты ложись, засыпай. Я возьму запасной ключ, закрою дверь. Если вдруг что-то понадобится тебе или Чипу, ты позвони мне, договорились? Я прибегу.

– А зачем бегать, может, ты у