Андрей Рихтер - Обретение любви Страница 7

Мысль была настолько смелой и не свойственной Галине, что она сначала улыбнулась, потом ужаснулась тому, какая чушь лезет в голову, но сразу же подумала – а почему бы и нет? Почему бы не вызвать невестку на откровенность? С Виктором все заранее ясно – сначала начнет уверять, что все в порядке, и раздражаться, что ему не верят, потом признает, что не все в порядке, но волноваться нечего – все как у людей. И Ольгу, небось, предупредит, чтобы держала язык за зубами и вообще следила за своим поведением, не давала свекрови повода для волнений. Так что, может, для начала поговорить с Ольгой? Чисто по-женски, доверительно? Завести разговор издалека, рассказать немного про свою жизнь с бывшим мужем, отцом Виктора… Тем более что сегодня будет и повод, и случай. Константин вечером придет повидаться с родней. График уже составлен, завтра вечером идут к Олиной тетке, послезавтра к кому-то из друзей-приятелей Виктора… В предвкушении застолья Константин приедет на такси. Затем Виктор непременно пойдет провожать отца. Проводы (с непременным заходом в ближайший шинок[21] для «подогрева» и разговора по душам с глазу на глаз) растянутся не меньше чем на полтора часа. Будет время для разговора с Ольгой, а повод даст Константин. Непременно даст. Не было такого, чтобы он при встрече не сказал Галине чего-то обидного, не подпустил бы со своей вечной улыбочкой какой-нибудь шпильки. Обидеть, поглумиться, а затем упрекнуть в чрезмерной обидчивости и отсутствии чувства юмора – в этом он весь. Сущность такая у человека – гнилая. Чувствует себя хорошо лишь тогда, когда унижает других. Боже мой, это какой же надо было быть дурой, чтобы принимать эту гниль за прямоту, проявление юмора и даже за принципиальность. Столько лет обольщаться! Ха-ха, вспомнить смешно! Принципиальность? Да более беспринципного человека, чем бывший муж, Галина, пожалуй, за всю свою жизнь и не встречала. Принцип подразумевает некие внутренние убеждения, какой-то духовный стержень. А какой может быть стержень у пузыря? Он же пузырь, раздутый мыльный пузырь. Переливается всеми цветами радуги, а ткни – и пшик!

На ловца и зверь бежит. Бывший муж не подвел, дал кучу поводов для разговора о непростой женской доле. С порога упрекнул Ольгу, что она плохо кормит мужа, дескать, очень уж худой. Упрек сопровождался наглядным примером. Константин расстегнул пиджак, встал в профиль и гордо похлопал себя по брюху (только идиот может гордиться ожирением третьей степени). Разумеется, подчеркнул, что при жизни с Галиной он настолько не разъелся, это, мол, «заслуга» новой жены, непревзойденной кулинарки и вообще мастерицы на все руки. За столом, усердно наворачивая все, что приготовила Галина, учил Ольгу, как нужно варить «настоящий борщ». Кто бы учил? Человек, который, кроме глазуньи, ничего приготовить не умеет? Да еще и вставлял то и дело в свои поучения фразочки вроде: «Вы там, в вашей Москве, совсем «обмоскалились»». Галина дважды пробовала вмешаться, но заставить Константина свернуть с избранной темы, все равно что трамвай с рельсов спихнуть – бесполезное занятие. Когда Виктор под «обмоскалились» рассказал про случай с машиной (пятьсот долларов за покраску пришлось выложить, подумать только!), Константин начал декламировать из Шевченко:

Кохайтеся, чорнобривi,Та не з москалями,Бо москалi – чужi люде,Роблять лихо з вами.Москаль любить жартуючи,Жартуючи кине;Пiде в свою Московщину,А дiвчина гине —Якби сама, ще б нiчого,А то й стара мати,Що привела на свiт божий,Мусить погибати…

Декламировал нараспев, с выражением (педагог же) и все глазом косил на Ольгу, будто намекал, что это она москаль. Галина, изловчившись, незаметно пнула идиота под столом – заткнись! – но что такому кабану интеллигентный женский пинок? Он спокойно продолжал.

Серце в’яне спiваючи,Коли знає за що;Люде серця не побачать,А скажуть – ледащо!Кохайтеся ж, чорнобривi,Та не з москалями,Бо москалi – чужi люде,Знущаються вами…[22]

Ольга сидела красная, как свекла. Декламация могла растянуться надолго, поэма-то немаленькая. Чтобы спасти положение, Галина решилась на крайние меры. Встала, взяла со стола блюдо с жарким и елейным голосом (уж Константин-то прекрасно знал, что кроется за этой елейностью) предложила:

– Костю[23], положить тебе еще подливы?

– Нет, спасибо, – ответил бывший муж, оборвав декламацию на полуслове.

Понял, что рука у Галины непременно дрогнет, и горячая подлива окажется не в тарелке, а на брюхе. А то и все блюдо можно опрокинуть как будто случайно. Все равно там мяса уже нет, одна подлива и осталась.

С кого другого было бы достаточно пакостей для одного вечера, но не с Константина. Обратив внимание, что Ганнуся дичится (а как ей не дичиться, дети, они ведь не все еще понимают, но все чувствуют, в том числе и накал атмосферы), так вот, обратив внимание на Ганнусю, Константин покачал головой и выдал:

– А у ребенка-то явные проблемы с общением, – вот так, в третьем лице о родной внучке и с обескураживающей прямотой. – Ну да, у психологов обычно самые запущенные дети.

Ольга дернула щекой, погладила Ганнусю по голове и сказала как ни в чем не бывало:

– Анечка у нас общительная. Но кроме того, она еще и скромная, воспитанная девочка. Не лезет во взрослые разговоры, не стремится завладеть всеобщим вниманием. Она лучше промолчит, чем глупость скажет.

Галина поставила невестке за выдержку семь баллов по пятибалльной шкале. А уж как хороша была последняя фраза! Уела свекра, как есть уела, и так деликатно, что и ответить нечего – полным дураком выставишься.

– Не мырыгуй ня![24] – сказала Галина.

Сказала негромко, будто про себя, намеренно не глядя на Константина, но кроме него понимать западный диалект было некому. Дошло. Заткнулся, надулся и до ухода говорил мало, только на вопросы отвечал. На прощание полез было к Галине с поцелуями, но она увернулась и снова сказала на захиденском[25]:

– Мачку свою цьомай![26]

Что за вольности? Статус бывшего мужа и вынужденного гостя (черта с два она бы его пригласила, если бы не приезд сына) не дает права так себя вести. Есть жена, кудесница, рукодельница, на все руки мастерица, вот ее и целуй. Про жену Константина слухов по Киеву ходило много. Если хотя бы десятая часть была правдой, то Константину полагалось рогами притолку сшибать. Закономерно. Тридцать лет разницы, да и что тоненькой хрупкой розочке может дать эта толстая противная жаба? В смысле удовольствия, прочие выгоды известны – достаток, жилье в столице, статус в школе, где она при мизерном педагогическом стаже и никаком опыте стала завучем. И не боится ведь, дурачина, такого «семейного» расклада на работе. Пусть они официально не расписаны, тем не менее все же знают. Все знают все про всех. Киев, это вам не Нью-Йорк, здесь не успеешь на Подоле чихнуть, а в Дарнице[27] уже говорят: «Будь здоров!» Можно только представить, сколько кляуз пишут на Константина, да и на «мачку» его тоже.

Проводили. Перекрестились (мысленно), сейчас еще говорят «выдохнули». Усадили Ганнусю смотреть мультики и начали убирать со стола.

– Не бери в голову, – с напускной простотой сказала невестке Галина. – Дурак он, самодовольный надутый дурак. Павлин. Не перестаю удивляться, где были мои глаза в свое время. Уж лучше бы его совсем не было бы в моей жизни!

– Тогда бы и Вити не было, и Анечки, – рассудительно и с охотой откликнулась Ольга. – Я и не беру, что там брать. Только радуюсь, что живем в разных городах и видимся раз в два года. Можно и потерпеть.

Потянуло сыграть ва-банк. Была не была, решила Галина и спросила:

– Про меня, наверное, тоже так думаешь?

Голосу, насколько смогла, придала шутливый тон, но, кажется, не справилась – вопрос прозвучал серьезно. И ответ на него был серьезным.

– Про вас так не думаю, – без промедления, что давало основания надеяться на искренность, сказала Ольга. – С вами бы я хотела жить в одном городе. Может, не в одной квартире, но где-нибудь по соседству было бы замечательно.

«Может, не в одной квартире» окончательно убедило Галину в искренности невестки. Если притворяться, то такого не скажешь. Лишний напряг. А вот правда говорится так, как есть. На то и правда.

– Я бы тоже не отказалась, – ответила Галина. – И тоже считаю, что лучше по соседству, а не под одной крышей. Один дом – одна хозяйка, это единственно верное соотношение. Но при всем желании я не могу уехать из Киева в Москву. Даже не столько из-за работы – хотя в Москве историки моего профиля никому не нужны, – сколько из-за Киева. Это мой родной город, я живу в нем с рождения. В этом доме, в этой квартире… Уже пятьдесят лет, целых полвека…

Из своего возраста Галина никогда не делала тайны. Скорее наоборот, заявляла о нем с потаенной гордостью. Ну и что в том, что ей пятьдесят? Зато талия, как в восемнадцать, энергии хоть отбавляй, и вообще, человеку не столько лет, сколько он прожил, а столько, на сколько он себя ощущает. Она ощущала себя примерно на тридцать-тридцать два. Самый лучший возраст. Уже накоплен кое-какой опыт, выветрились все заблуждения молодости, энергия переливается через край, ты уже что-то собой представляешь, а впереди целая жизнь. Лучший, самый лучший возраст.