Евгений, Джек, Женечка (СИ) - Горышина Ольга Страница 7

Нас лишь чудом ни разу не остановили за два года бесправного вождения, и мне ужасно хотелось, чтобы у Джека наконец появились документы на машину. Я не сомневалась, что отец преподнесет их сыну в коробочке на восемнадцатилетие. Увы, дядя Володя не к месту принципиальным оказался: отправил сыночка в автошколу, хотя всяким богатеньким домохозяйкам, путающим тормоз со сцеплением, права выдавал только так…

Мартовский снег и гололед на летней резине равнялись экстремальному вождению. В темноте мы ехали шагом даже там, где встретить другую машину было практически невозможно. Нормальные водители в такую погоду держат тачки под окнами и под сигнализацией. Откуда появился на проселочной одноколейке лихач на Оке, мы даже не поняли. И куда делись из моей жизни пять минут, которые я просидела не двигаясь, не знаю. Как и не знала ответ на вопрос, цела ли я… По лицу Джека текла кровь. Я даже почувствовала ее привкус на собственных губах. И только когда увидела, что все в машине засыпано битым стеклом, поняла, что тоже ранена. Поняла, но ничего не сделала, чтобы вылезти из машины — Джек вытаскивал меня силой, проклиная чертов ремень, который меня спас, а сейчас не отпускал.

Потом я рухнула в придорожный сугроб, потому что ноги меня не держали, но я не знала, по какой именно причине. Джек сказал сидеть и ринулся к Оке, но тут же вернулся — белый, несмотря на кровь на лице.

— Оба…

Он встал передо мной на колени и схватился за ноги, но я их вырвала, не дав ощупать. Вскочила самостоятельно…

— Прекрати орать!

А я и не знала, что орала.

— Здесь пара километров до трассы. Там можно поймать тачку…

— Ты решил сбежать?

— Дура! Ментов найти… Скорую, хотя поздно… Тут же никто не поедет…

— Я не останусь здесь одна! С трупами!

— Ты не добежишь!

— Добегу!

Он все же добежал первым. Ему повезло — тормознул мужика с мобилой — огромной такой, как рация. Вторую тачку он поймал для меня.

— Я не оставлю тебя! — схватилась я за его плечи.

— Дура!

Он растер ладонью пот с моего лба и щеки сделались розовыми не только от бега, но и от крови, которая все еще подтекала из носа.

— Может, ее тоже в травму? — спросил мужик.

— Она в порядке. Ей нужно домой… Вот…

Он вытащил из кармана какие-то деньги, но мужик отмахнулся. У него в иномарке сзади были привязные ремни. Ими я связала себя воедино. Свое рассыпавшееся сердце… Что будет теперь с Джеком, что?

— Что с тобой случилось? — спросила мама, и я буркнула, что свалилась и прямо лицом об лед.

Мне поверили, я же никогда не лгала. Мне не поверили, что я из-за этого реву.

— Ярослава, что случилось? — подступилась ко мне мать, когда я вышла из ванной, пряча лицо, а потом еще раз, когда я заперлась у себя в комнате.

Она стучала долго, потом я открыла дверь и попросила ее уйти. В следующий раз открыла уже только сестре: все же это была наша общая комната.

— Славка…

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Катя стояла белее смерти. Она схватила меня за руку и сжала пальцы. Я вскрикнула и вырвала руку — она была в порезах.

— Слава… — на Кате не только лица не было, у ней не было и голоса. — Тебя изнасиловали, да?

— Дура! — выкрикнула я.

Вскочила с кровати, вытащила из стола листок и написала кривым почерком цифры домашнего телефона Сомовых.

— Катя, позвони. Попроси Женю к телефону.

— Почему я? А сама?

— Они могут узнать мой голос и не ответить.

— Кто они? — моргала моя четырнадцатилетняя сестренка, как какой-то лопух.

— Не будь дурой! Сомовы, кто еще!

— Так поздно ж… — не выдала сестра другого удивления.

Электронные часы зеленели одиннадцатью часами ночи.

— Иди звони!

Я схватила с пола сумку… Какое счастье, что она не осталась в Шестерке. Никто не узнает про меня. Нашему счастью помогла привычка всегда носить сумку через плечо, даже в машине.

Катя вернулась ровно через минуту.

— Его нет дома.

Я стиснула зубы, но рыдания не сдержала: рухнула на кровать и заколотила по подушке кулаками.

7. Любовь Львовна

Я снова лежала мордой в подушку, но не плакала — дышала, тяжело… Я обязана держать себя в руках. Мне тридцать семь лет. Я не девочка. Я женщина. Свободная. С трёхлетней дочкой на руках. Неужели мои нервы не в состоянии пережить встречу с прошлым? С прошлым, давно похороненным… Нет, давно умершим, но не преданным земле.

Да, я хотела этот дом, чтобы закрыть дверь, которую не закрыла в отношениях с Джеком. Об его свадьбе сообщила мне мама, и я попросила ее довольно грубо оставить все подробности при себе. Мне было больно, очень. Я не ждала, что Сомов купит билет Екатеринбург-Москва. Я честно пыталась его забыть, но не могла. Ходила даже на встречи вслепую, но не пускала никого в свою постель. И все же вышла замуж не ему назло. Было бы глупо и было не за кого… С Владом я познакомилась на практике после четвертого курса, но стала жить с ним лишь после диплома, а поженились мы только, когда моя мать настояла, чтобы мы узаконили свои отношения. Но жили-то мы для себя и для себя развелись… Для нашего будущего. Счастливого.

Я пошла к свекрови с тяжелым сердцем, понимая, что она не поймет, но без ее помощи нашего будущего могло и не быть.

— Любовь Львовна, я была уверена, что Ярослав согласится поехать со мной…

Под ее ледяным взглядом я замолчала.

— Как твой муж на это согласился?

— Оставить Ярослава в Москве?

— Нет! Отпустить тебя в Ленинград.

— Это было обоюдное решение. Даже скорее решение Влада… — начала я вилять. — Это моя возможность вернуться в офис, не будучи его тенью…

Зря я это начала: свекровь всегда была против моей работы. Отыгрывала на мне свои мечты жить королевой при богатом муже. Отец Влада умер довольно рано, и она всю жизнь тащила на себе сына, отказывая себе во всем, только бы у Владика все было самое лучшее. И репетиторы, и колбаса твердого копчения. Сейчас ей не нужно было ничего говорить. Я прекрасно читала в злом взгляде все ее скудные мысли: Ишь, карьеру она захотела! Да кто ты такая! Ты — мать прежде всего. Тебе денег, что ли, не хватает? Так еще не красишься, можно на краске для волос сэкономить…

— Предохраняться надо было! — бросила вдруг свекровь. — Зачем вторую родила, раз и первый не нужен!

Я пыталась говорить со свекровью без эмоций, но она не слышала меня, уверенная, что я не мать, если могу жить без сына. Не могу, но должна.

— Тринадцать лет — это уже личность, с которой нужно считаться. У него тут друзья и прочие дела… А у меня там возможность карьерного роста. Дети не оценят наших жертв.

Свекровь молчала.

— Мы все решили. Нам только до школы перекантоваться нужно, а потом они с папой нормально учебный год вдвоем проживут.

А потом и все остальные, но об этом я свекрови, конечно же, не сказала.

— Эгоистка ты, Ярослава! Честно, я от тебя подобного не ожидала.

Я ничего не сказала в ответ. Только спросила:

— Так вы нам поможете? — я специально не сказала «мне».

Мне бы помогать свекровь точно не стала.

— А то у меня есть выбор! Только вот не думай, что я делаю это ради тебя… — подтвердила она мои мысли. — Я делаю это даже не ради Влада. Меня волнует только Ярослав. И знаешь что, Ярослава, он тебе этого предательства не простит… Никогда!

— Ну какое предательство, Любовь Львовна…

— Самое настоящее! Карьеристка хренова!

Слово прозвучало в устах бывшей свекрови самым страшным ругательством. Ничего — утереться и пойти дальше. Через год, когда она узнает про развод, я узнаю о себе много всего нового.

Когда невозможно навести порядок в душе, можно разобрать детские шкафы. Две коробки в прихожей ждали новых хозяев. Игрушки в третьей пойдут в нагрузку. Отдельные объявления делать было лень. Я устала. Больше морально, чем физически. Перетряхивая крошечные платьица, снова почувствовала горькое разочарование в себе, как в матери. Четыре года назад мы почти развелись и забрали заявление, когда обнаружили, что я беременна. И все три года меня настойчиво посещали недопустимые для матери мысли, что лучше бы Женечка никогда не родилась. С одним ребёнком намного легче начать новую жизнь, а ее рождение продержало меня рядом с нелюбимым мужчиной лишние четыре года. В тридцать три ещё веришь в свои силы, а в тридцать семь уже безумно страшно сделать шаг в пустоту.