Поцелуев мост - Наталия Романова Страница 7

— Только надо выпить взять, — загорелся Федос. — Что-то отпускает.

— Где? — уставилась я. — После десяти не продают.

— Тебе, может, и не продают, — благодушно хмыкнул он.

Мы зашли в первый попавшийся сетевой ресторан, заказали с собой суши, пиццу, взяли разливного пива. Открыли бутылку шампанского, выпили ещё раз за встречу. Для чего-то взяли ещё одну — с собой.

И отправились к пирсу с катерами, заранее выбрав самый красивый, по моим представлениям, и мощный, в понимании Федоса. Капитан ничего не сказал, увидев пьяных пассажиров в нашем лице.

Пьяная парочка в ночи, которая на ходу жевала пиццу, запивала пивом из бутылки, спрятанной в крафтовый пакет, болтающиеся пакеты с суши на вынос, бутыль шампанского наперевес — ничего сверхъестественного для сезона белых ночей.

— Девушка, разуйтесь, — сделал мне замечания капитан.

Я покачнулась на каблуках, стоило ступить на прорезиненный пол катера.

— Ладно, — согласилась я.

Погода стояла тёплая, свалиться в воду мне совершенно не хотелось. Федос потянул меня с собой, вальяжно устроившись в трёхместном кресле для пассажиров, предварительно водрузив добычу из ресторана на стол. Я шлёпнулась рядом, тут же мои босые ноги подхватили широкие мужские ладони, окутав теплом. Отлично!

После мы ели несчастные суши, которые норовили слететь с одноразовой посуды, запивали алкоголем, в основном шампанским. Время от времени я визжала, закрывала в страхе глаза, когда Федос просил капитана «дать срани», чаще же в восхищении смотрела по сторонам, будто видела город в первый раз.

Из крепких, оберегающих объятий Федоса всё действительно выглядело иначе, заиграло новыми красками. Будто ярче, живописней. Нева становилась шире, набережная величественнее. Шпиль Петропавловского собора одноимённой крепости горел ярче. Река Мойка виделась загадочней, Поцелуев мост — роднее, Фонтанка — шире. Чудилось, что по набережной канала Грибоедова вышагивал сам Пушкин, а вдоль Крюкова канала неспешно шёл Суворов или спешила Матильда Кшесинская.

Мы отчаянно целовались. Кто из нас двоих начал безумный танец губ и языков, я вспомнить не могла. В угоду собственному самолюбию предпочла думать, что Федос. Остро запечатлелось в памяти лишь удивление, что поцелуи могут быть такими… феерическими. Раньше меня по-разному целовали: умело и не слишком, лениво и с энтузиазмом. Но жадно, с алчностью поглощая пространство не только во рту, но и мыслях — никогда.

Было такси, несущиеся по ночным улицам, мимо полусонных домов, окутанных белизной раннего утра. Поцелуи в родном парадном, почему-то сидя на подоконнике четвёртого этажа.

Всё остальное запомнилось плохо, очень плохо. Непонятными, мутными пятнами, растекающимися, словно невнятные потёки на окне во время дождя. Отчётливым было единственное — понимание, что секс получился фантастически бесподобным.

Со всем этим мне предстояло жить дальше, в то время как я никак не могла смириться с самим фактом: меня угораздило переспать с самим Федосом!

Почему я? Зачем? За что? Главное, как теперь жить, зная, что на другой стороне вселенной существуют настолько фантастические поцелуи и бесподобный секс?

В бессилии, кое-как собравшись, я заставила себя встать, проплелась несколько шагов по комнате, упала на всегда разобранный диван-книжку. Вдруг, если как следует поспать, всё забудется сказочным образом?..

Поспать мне не удалось, в дверь громко постучали, уверенно разбудив не только меня, но и соседей через стену.

– Иди, поешь! – грохнула из-за двери бабушка. – Накрыла уже.

– Не хочу, – пискнула я в ответ.

– Не хочет она! – передразнила она меня. – Не пойми в чём душа держится, ещё и ночами шляется!

– Я позже, бабуль, – попыталась я договориться, заранее зная, что попытка будет безуспешной.

– Ты погляди на неё, – начала заводиться бабушка, и я поспешила выбраться на свет божий.

В то утро я бы не смогла выдержать причитания на тему моей никчёмной личности, умудрившейся разочаровать близкий людей одним фактом своего рождения на свет, которая продолжала своё неправое дело изо дня в день, изо дня в день, просто ежечасно. Издевательство природы я, а не человек – тощая, бледная, бестолковая. Захочешь найти такое же – ноги стешешь, не отыщешь!

На столе в маленькой кухне дымился куриный бульон, щедро присыпанный свежим укропом.

– Поешь, вот, – пододвинула бабушка мне под нос пиалу. – Сейчас сырничков пожарю.

– Спасибо большое, – вздохнула я, потянувшись за ложкой.

Помимо воли вспомнились хоромы Федоса, там бы, сидя на табурете, я не смогла дотянуться до ящика кухонного стола.

– Ешь, – кивнула бабушка, смачно разбив куриной яйцо в синюю миску с творогом.– Где была-то?

– У подружки, – соврала я, как и всегда в подобных случаях.

Не то, чтобы я часто не ночевала дома, потому что оставалась в объятиях шикарного, умелого мужчины. Буду честной, вообще мужчины, хоть какого-то… но бабушке докладывать о единичных случаях в своей небогатой сексуальной биографии не собиралась.

– У подружки… – крякнула бабушка. – Знаю я этих подружек. Только одно им подавай.

Я вздохнула. «Им подавай»... можно подумать, нам «подавать» не нужно. Может, кому-то не нужно, я слышала, что в моду входили асексуалы, но конкретно я не отказалась бы, чтоб «подали», а лучше «поддали». Что мне красноречиво и доказало предательское тело несколько раз за ночь и разок утром.

– Смотри, в подоле не принеси, – назидательно строго громыхнула бабушка.

– Не принесу, – пообещала я, едва сдержавшись, чтобы не вытянуться по струнке, как новобранец на присяге.

О том, что я не должна принести в подоле, я знала с тех времён, когда ещё не понимала, что именно я не должна в нём носить, поэтому на всякий случай остерегалась всего.

На даче за городом, где мама с бабушкой снимали половину щитового домика летом, я не носила в подоле ягоды, зелёные яблоки, недозревшую облепиху. На всякий случай не таскала архиважные для дошколёнка сокровища, такие, как красивые камешки, ржавые болты, сухие ветки, цветы шиповника.

– В подоле не принеси! – строжила меня бабушка.

– Не принесу! У меня сумочка есть! – отвечала я.

Показывала ей, заодно соседкам на кухне, сумочку, расшитую розовым бисером, с бантиками и бабочками. Страх, какую красивую! Зачем носить что-то в подоле, если есть такая сумочка, искренне недоумевала я. Мамин подарок, между прочим. На выпускной из садика выпросила, несмотря на то, что мне купили новенький портфель, яркий пенал, заказали аккуратную школьную форму, которая была принята в гимназии, в которую я поступила после года подготовительных занятий.

– Не стыдно такие вещи говорить ребёнку? – часто