Алиса Клевер - Убийственная красота. Запретный плод Страница 7

– Bonjour, – кивнула мне совсем юная девица, невысокого роста, но очень стройная, без грамма косметики на лице – этакая Пэппи Длинный Чулок в коротеньком джинсовом комбинезоне. Что она тут делает? Что тут вообще делают все эти люди? Кто-то курил у открытого окна, но дым тем не менее все равно проникал в комнату, однако, никто почему-то не возражал. Франция – родина невмешательства. Я задрожала всем телом, когда увидела стоящую в углу вешалку, а на ней длинное серебристое платье с корсетом.

– Это вам! – словно прочитав мои мысли, сообщил Гильермо, с явной надеждой меня порадовать. – Нужно померить, чтобы убедиться.

– Убедиться в чем? – прошептала я. – Что его легко снять?

– Что оно по размеру, – ответил Гильермо и, кажется, впервые с момента нашей встречи удивился. – У нас еще полно времени, и при необходимости мы сможем поменять его. Пойдемте, я покажу, где можно переодеться.

– Значит, переодеться, – кивнула я и сжала зубы. Идущие на смерть приветствуют тебя, Цезарь. Девочка, предпочитающая сидеть дома, замотавшись в плед, – где ты? Я приняла платье из рук Пэппи и прошла в один из двух кабинетов. За закрытой дверью слышались голоса – стены были совсем тонкими. Никто не мог меня видеть, но я чувствовала себя при этом так, словно переодевалась на глазах у всех. Поэтому я медлила, бессмысленно разглядывая платье, висящее на спинке стула. Затем, наконец решившись, скинула босоножки и юбку, стянула с себя футболку и расстегнула лифчик. Платье не предполагало никакого белья, кроме трусиков. Но и они тут были явно лишними – резинка вполне могла проступить через тонкую серебристую ткань. Наверняка ожидалось, что я надену платье на голое тело, но я натянула его «как есть». Зеркала в комнате не было, поэтому оценить результат не удалось. Однако платье было по размеру, это факт. Андре владел мной и хорошо изучил мое тело. Я представила себе, как он высказывал пожелания, какой именно он хочет меня видеть и в чем, называл мой рост, размер груди, бедер. И я была бы счастлива оказаться перед ним в этом платье на голое тело, позволила бы ему все, что угодно, останься мы с ним наедине. Что мне делать? Что, господи, мне делать?!

В дверь постучали. Затем в проеме показалась голова Пэппи.

– Нам пора, – сказала она совершенно будничным тоном, а мое сердце стукнуло, как сломанный метроном.

За окном давно стемнело, но Андре все не появлялся, и я уже решила, что он передумал участвовать. Это было бы катастрофой после всего того, через что я заставила себя пройти. Я уговаривала себя, что оно даже к лучшему – подумаешь, меня переодели, постригли кончики волос и долго колдовали над прической. Результат – волосы струились по обнаженным плечам, переливаясь в электрическом свете. Я не сопротивлялась, когда на месте моих обычных, кое-где даже – каюсь – обгрызенных ногтей появились длинные серебристые когти. Меня декорировали под хищницу, и я, следуя природной женской тяге к мимикрии, держала спину прямее, расправляя плечи с несвойственной мне грацией. Яркий макияж, алые губы, точно под цвет крови. Визажистка, а ею и оказалась Пэппи, была явно талантлива, но безудержно болтлива. Всё отведенное на меня время она непрерывно трепалась о каких-то часиках, но, к счастью, не со мной, а с кем-то по ту сторону прижатого к уху телефона. Я чувствовала себя просто бездушным предметом, произведением искусства, над которым она трудилась, не считая при этом живым человеком. Меня это более чем устраивало, странным образом даже нравилось, что между нами прозрачной стеной стоит ее болтовня.

Superbement![1] – закричал импульсивный и подвижный, как огонь лесного пожара, Гильермо, увидев меня, стоящую в невыносимо узких серебряных туфлях на бесконечных, как Эйфелева башня, шпильках. Я прислонилась к стенке у окна – стоять без опоры было трудно. Мне ужасно хотелось посмотреть на результат, мне, вечно отрицающей ценность внешнего, хотелось увидеть, что сделали со мной руки стилистов этого импровизированного «Модного приговора».

– Ничего, да? – спросила Пэппи, но это был скорее риторический вопрос, признание очевидного факта. – Андре был прав, хотя я и сомневалась.

– Я же сказал! – ответил ей Гильермо, и мне очень захотелось узнать, в чем же именно был прав треклятый Андре, которого неизвестно где носит. Но спросить я не решилась, продолжая стоять с самым независимым видом и думая о том, что улепетывать из этого стильного дорогого вертепа мне придется босиком, бросив, не в пример Золушке, обе туфельки. На таких каблуках далеко не убежишь.

– И она совсем не простушка, как может показаться, – добавила Пэппи, заставив меня похолодеть.

Значит, они обсуждали меня, обмениваясь мнениями задолго до того, как я вошла в двери этого дома и отдалась в их руки, обещая отдать куда больше, чем кончики своих волос.

– Где же Андре? – спросила я наконец, не удержавшись, и тут же получила в ответ двусмысленную улыбку Гильермо.

– Он уже здесь, – сказал он, продолжая загадочно смотреть на меня. – Просто не хотелось, чтобы он увидел вас, пока мы не закончим.

– Мы же не женимся, в самом деле, чтобы скрывать невесту от жениха до самой свадьбы, – горько хмыкнула я. – Вот вы же смотрите на меня, разве нет?

– Мне можно, – осклабился Гильермо. – Хотите пить? Есть я бы вам не рекомендовал, а то потом может стать плохо.

– Добрый совет, – вспыхнула я, насилу справившись с безотчетным желанием залепить Гильермо пощечину.

– Продиктовано опытом, – кивнул он. – Идемте, присядем там, в зале. Все равно раньше полуночи не начнем.

– Часы должны пробить двенадцать раз? – попыталась сыронизировать я. – Чтобы исчезло платье и карета?

– Надеюсь, кареты не исчезнут, – ответил мне Гильермо с оскорбительной серьезностью. – На самом деле, лучше бы начинать ближе к часу. Но, боюсь, все будут слишком уставшими. Ладно, посмотрим. Там видно будет.

Я решительно отказывалась его понимать. Участники оргии боятся переутомиться? Я подошла к двери, глубоко задумавшись о странностях современных французов, так что чуть не поскользнулась на ковролине, и пришлось ухватиться за край двери, чтобы не грохнуться. Платье оказалось настолько узким, что ходить в нем было решительно невозможно. Кроме того, я всерьез боялась, что моя полуобнаженная грудь может выскочить из тугого корсета, поднимавшего ее самым обольстительным образом. Кто только придумал эти платья с открытыми спинами и низким вырезом корсета?

– О да. Птица, ты выглядишь, с ума сойти, просто сказочно! – тихий голос заставил меня поднять глаза, и в ту же секунду слабость охватила колени. В холле, опираясь на секретарскую стойку, стоял он, мой Андре, в светлой футболке-поло с расстегнутым воротом, в облегающих джинсах и столь возмутительно неуместных тут кроссовках. Он смотрел на меня с шальным восхищением, присвистывал и улыбался – что случалось с ним крайне редко. Андре улыбался, неотразимый, насмешливый Ретт Батлер, темноглазый разбойник.