Татьяна Туринская - Спроси у зеркала Страница 7

Валерка, пятнадцатилетний довольно уродливый мальчишка, уверенно и даже с облегчением кивнул. 'Да, мама, я все понял. Спасибо, что ты у меня есть. Спасибо за твою бесконечную мудрость. Да, мамочка, я все понял. Я все сделаю так, как ты сказала'.

Глава 3

Прошло еще два года. Лариса была все тем же гадким утенком, все такой же девчонкой-нескладушкой, как и практически все без исключения ровесницы. Пожалуй, единственное, что отличало ее от большинства таких же гадких утят, так это по-прежнему ровная гладкая кожа. Юлька же Сметанникова вдобавок к чрезмерной угловатости получила весьма неприятное дополнение в виде мелких, невероятно противных красных прыщиков.

Было между подругами еще одно различие. Ларочкина душа спала сном младенца, ей еще не хотелось любви, она еще не выискивала в представителях противоположного пола того принца, с которым с несказанным удовольствием сбежала бы от всего цивилизованного мира куда-нибудь подальше от любопытных глаз, пусть в шалаш, только бы вдвоем. Лариса еще мечтала о собаке, о маленькой уютной комнатной собачонке, своеобразной диванной подушке, которую можно было бы тискать целыми днями, как куклу, носить на руках, причесывать, ухаживать за нею, словно за младенцем. Мальчики же по-прежнему были для нее обыкновенным окружением: кого-то из них она могла назвать другом, кого-то одноклассником, кого-то просто прохожим. Но даже самый красивый прохожий мальчик не вызывал в ней ровным счетом ни малейшего волнения.

Сливка же воспринимала мальчиков иначе. Если в Генку Горожанинова она была влюблена, пожалуй, с самого раннего детства, то теперь, несмотря на дикую, беззаветную в него влюбленность, едва ли не в каждом встречном мальчишке без труда находила что-то такое, только ей видимое, что вызывало в ней трепет и сумасшедшее желание сделать для него что-нибудь хорошее, нужное, такое, чтобы он, этот гипотетический мальчик, понял, что без Сливки ему будет довольно трудно существовать на белом свете. Если понадобится — Юлька готова была принести себя в жертву, пасть ниц, лишь бы это доставило мальчику хотя бы мимолетное удовольствие. В школу Сливка носила целые кульки конфет и яблок, с удовольствием угощая мальчиков, но никогда не делясь с девочками, даже с лучшей, казалось бы, подругой Ларисой Лутовининой. Одноклассницы за это на нее обижались, иногда смотрели с откровенным презрением, как на мальчишескую прислугу, однако все эти косые взгляды, казалось, Сливку не огорчали ни в малейшей степени. Зато когда мальчики просили ее, уговаривали:

— Ну Сливка, дай же конфетку, очень кушать хочется, — она буквально таяла от собственной значимости, от того, что мальчики явно выделяют ее из всей серой массы одноклассниц.

Стоит ли говорить, что и гулять Сливка выходила отнюдь не с пустыми руками. Карманы ее куртки вечно топорщились от яблок и печенья, и надо было видеть, как таяла Сливка, когда протягивала угощение Геночке Горожанинову. И категорически отказывалась замечать, что Генка-то в ее сторону и не смотрит, а если и берет из ее рук яблоко, то ради этого даже не поворачивается в ее сторону, продолжая взахлеб рассказывать слушателям очередной анекдот.

Как ни пыжилась Сливка, а привлечь Генкино внимание к собственной персоне ей не удавалось. Тогда она придумала козырный, как ей казалось, ход.

Звонок с урока еще не прозвенел, но Юрий Константинович, физрук, уже отпустил класс, и девчонки дружною толпою ввалились в раздевалку. Там на низенькой скамеечке пристроилась Сливка, прогулявшая урок. В этом не было бы ничего удивительного, потому что Юлька физкультуру терпеть не могла и прогуливала ее гораздо чаще, нежели являлась на занятия, как и положено, в коротеньких синих шортиках и белой футболке. Однако в этот день она не просто дожидалась подруг в раздевалке, она усердно вырисовывала что-то на левой руке.

— И что это будет? — спросила разгоряченная после пробежки Ларочка.

— Не видишь, что ли? — недовольно ответила Сливка.

Ларочка пригляделась. На руке, от локтя до кисти, огромными стильными буквами было выведено 'Гена'. Вернее, буквы были нанесены контуром черной шариковой ручкой, а серединка закрашена красной пастой. В эту минуту Сливка как раз усердно докрашивала последнюю букву.

— Ты что, совсем сдурела? — возмутилась Лариска. — Ты ж это художество фигушки смоешь! Увидят же все! Ты бы еще транспарант вывесила у входа в школу! Ладно бы еще зимой, когда рукава длинные. Сливка, ты соображаешь, что творишь?!

Сметанникова, казалось, даже не обратила внимания на слова подруги, спокойно докрасила букву, пару секунд полюбовалась на собственное произведение и лишь после этого посмотрела на Ларочку.

— Эх, Лутовинина, много ты понимаешь! — Сливка достала из портфеля упаковку бинта и протянула его Лариске. — На, забинтуй.

Лариса взяла бинт, но, кажется, все еще не понимала хода Юлькиных мыслей.

— И что, будешь ходить с забинтованной рукой?!

— Да, — с пафосом ответила Сливка. — Любовь требует жертв!

Ларочка невесело усмехнулась и добавила неуверенно:

— Да уж, о здравом смысле тут говорить не приходится, — и принялась бинтовать подруге руку.

На следующий день половина девочек пришли в школу с забинтованной левой рукой. Правда, заметили этот странный факт не мальчики, а учителя. Однако ни одна из учениц не призналась, в чем дело. На многочисленные вопросы, словно сговорившись, отвечали, скромно потупив глазки:

— Поранилась…

Мальчишки были заинтригованы. Тем более что через пару дней во всей школе, вернее, в классах от седьмого и старше, уже сложно было найти ученицу с незабинтованной рукой. Не захотела выглядеть белой вороной и Лариса, хотя и писать ей вроде было совершенно нечего. Долго думала, как бы ей выйти из трудной ситуации, а то вдруг решат, что она какая-то ненормальная, не такая, как все, раз решительно никого не любит. И на следующее утро уже ничем не отличалась от абсолютного большинства старшеклассниц.

И именно в этот день страсти достигли апогея. Мальчишки, заинтригованные донельзя, для надежности скооперировавшись по три-четыре человека, на переменах отлавливали девчонок, зажимали в уголочке и насильственным образом срывали повязки, стремясь узнать сердечную тайну каждой из девчонок. Сначала из интереса, что же они там прячут, а когда, наконец, разобрались, что именно находится под повязкой, каждому мальчишке стало уже не просто интересно, а вроде как престижно насобирать побольше собственных имен на посторонних девичьих руках. И началась охота.