Ли Сын У - Тайная жизнь растений Страница 7

Мама говорила тихо, как будто стараясь не беспокоить таинственных обитателей темноты. «Одуванчиком» называлось престижное кафе. В молодости мама работала там официанткой, а потом стала его хозяйкой.

Я смутился и спросил, откуда она об этом узнала. Она не ошибалась, я был там сегодня. Хоть я и заявил, что не буду дальше выполнять заказ моего клиента, хоть и не собирался предоставлять ему сведения о матери, мне было любопытно, что же он хотел выяснить, и я чувствовал, что есть нечто, о чем, возможно, и матери стоило узнать. Ну, и кроме того мне было совершенно нечего делать. Поэтому я и торчал днем у «Одуванчика», пока не почувствовал, что это бесполезно, да и, что греха таить, унизительно как-то, и ушел. Вот только непонятно, как мать умудрилась заметить меня.

Мама предположила, что я, наверно, хотел ей о чем-то рассказать, но так и не зашел. Она, похоже, думала, что у меня к ней было какое-то дело. Ну что ж, может так даже и лучше. Хотя мне было нечего ей сказать. И теперь я сидел перед ней, не зная что ответить. Я снова отрицательно покачал головой.

— Твой брат… — начала она. Похоже, она заранее продумала свою речь и теперь, убедившись, что я ничего ей сказать не хочу, решилась начать разговор на волновавшую ее тему.

— Ему очень худо, — сказала она.

Я это и сам знал.

— Ты это и без меня знаешь, но дело в том, что после несчастного случая он страдает не только физически, но и морально, — продолжала она. — То ничего, то вдруг как сумасшедший делается. В такие минуты…

Она замолчала, я чувствовал, какое волнение охватило ее, — она пыталась взять себя в руки — потом очень тихо, чтобы брат не услышал, она продолжила:

— В такие минуты у меня сердце обливается кровью. Когда я думаю, что мой умный, здоровый мальчик стал вот таким, мне кажется, я сойду с ума. Это все за мои грехи…

Она говорила то громче, то тише. Звук ее голоса напоминал беспокойное биение волн, и было понятно, каких усилий стоило ей сдерживать свои чувства. Непривычно было видеть ее такой.

— Да, ты многого ждала от брата, — только и смог сказать я.

Мама не отрицала — это была правда. Всегда было очевидно, что он ее любимчик. Но не просто из-за того, что он старший брат, а старших всегда незаслуженно выделяют. Он был привлекательным и способным человеком. Он заслуживал особенного отношения. По сравнению с ним я откровенно проигрывал, и было совершенно справедливо, что ему досталось больше материнской любви. У меня всегда была пища для размышлений о собственной неполноценности. Я хуже учился, я был менее спортивным. Я был не таким симпатичным, как брат. С ранних лет я перестал верить в справедливость этого мира. Когда мне не удалось поступить в университет, армия была своеобразным выходом, но и туда меня не взяли, после чего я впал в полное отчаяние, которое воплощалось в необоримом стремлении убежать подальше от дома.

— Что ж у тебя такое зрение-то слабое, вот ведь у брата же все нормально, — говорила мать, делая вид, что удивлена.

Но я не настолько плохо соображал, чтобы не заметить, какая ядовитая ирония крылась за ее притворным сожалением. Брат был лучше меня во всем, он был лучше всех. С детства он был маминой радостью и гордостью. Что она могла чувствовать, когда с ним случилось такое? Я мог ее понять. Не знаю, поняли бы другие на моем месте или нет, но я — мог.

Но, даже если с ним все так плохо, неужели это повод нести собственного ребенка в бордель? Вот так она жалеет его? Любовь к сыну заставляет ее это делать? Да любовь ли это? Здесь между нами возникала стена непонимания, преодолеть которую я был не в силах.

Мама продолжала говорить будто сама с собой:

— Когда я первый раз увидела его в больнице после того, как все случилось, думала, сейчас Богу душу отдам. Но нет, просто сознание потеряла.

— А меня там не было, — угрюмо констатировал я.

— Да, тебя там не было, — повторила она за мной.

Я не жил дома, когда брат подорвался на мине во время учений и потерял обе ноги. Меня не было и тогда, когда он уходил в армию. По словам матери, он оказался в армии не по своей воле. Не прошло и года, как он вернулся калекой.

Все было более или менее спокойно, пока с ним не случались приступы, и он впадал в бессознательное состояние.

— Во время приступов, он разрывает на себе одежду, царапает себя до крови, рвет на голове волосы… Он как будто в агонии. Он ползает голый, делает непристойные движения. Даже говорить стыдно… — Мама остановилась, чтобы перевести дух, а потом торопливо, как будто хотела быстрее закончить, продолжила:

— Он совершенно теряет контроль над собой. На это просто невозможно смотреть. А когда первая волна приступа проходит, он падает без сил и засыпает мертвым сном. Мы ходили в больницу на консультацию к психиатру. Он сказал, что инвалидность, скорее всего, вызвала половое расстройство. Нормальные механизмы регуляции организма разрушены, поэтому все, что скопилось в подсознании, в какой-то момент вырывается наружу, и у больного начинается припадок. У каждого он принимает свою форму, подсознание высвобождается по-разному, в случае с твоим братом это почему-то происходит через половое желание. Доктор очень деликатно интересовался, женат ли он. Он ведь дружил с девушкой, но до свадьбы-то дело не дошло. Доктор говорил, что половое желание, особенно у мужчин — это одна из физиологических потребностей. Называя вещи своими именами, это закон природы. Поэтому прежде чем его желания вновь вырвутся наружу, прежде чем из-за этого у него будет очередной приступ, если бы мы смогли найти какой-то способ, это могло бы помочь… — тихо говорила мать.

Она сидела, уронив голову на грудь, поэтому нужно было старательно прислушиваться, чтобы разобрать ее слова. Но я хорошо понял все, что она говорила. Она считала себя обязанной объяснить мне, что происходило несколько дней назад на «лотосовом рынке». Ее действия были вызваны не просто слепой материнской любовью, — она должна была мне доказать, что, прибегнув к разным видам лечения, поняла — другого выхода, кроме этого, у нее не было.

— Как тебе в голову пришло такое? — спросил я.

— А тебе в голову приходит что-то другое? — спросила она в ответ.

— Это помогает? — снова задал я вопрос.

— Твой брат стыдился, что должен так унижаться и идти на это. Но он очень боится, что опять впадет в свое жуткое состояние, когда он сам не соображает, что происходит, и, понимая, что это единственный способ избежать приступов, послушался меня. Ему это явно помогло. Поэтому я не могу бросить это. Поэтому… — Мать будто исповедовалась в своих грехах.

— Хватит, мама. Если так… я сам буду возить его туда, — поддавшись эмоциональному порыву, сказал я и поднялся с места.