Ники Пеллегрино - Итальянская свадьба Страница 7

— Просто потому, что… Это моя свадьба, и… Почему все должно быть именно так, как говорит папа?

— Потому что он — глава семьи, — просто ответила Кэтрин.

— О, ради бога!

— Ты живешь здесь, под его крышей, зарабатываешь себе на жизнь в его ресторане, на создание которого он положил столько сил и труда. Все, что делает ваш отец, он делает для тебя и твоей сестры. А теперь ты отказываешь ему в одной-единственной мелочи, о которой он тебя попросил. — И, отодвинув тарелку с нетронутой лазаньей, Кэтрин бесшумно встала из-за стола и вышла из комнаты.

Адолората уронила голову на руки:

— О боже мой.

— Что ж, я тебя предупреждал, — мягко проговорил Иден.

— Я просто хотела подыскать какое-нибудь новое место, только и всего. В этом есть что-то сверхъестественное?

— По-видимому. — Иден был единственным, у кого еще не пропал аппетит.

— Пьета! — Адолората повернулась к сестре: — Неужели я вела себя столь безрассудно?

— Честно? — Пьета обдумала это. — Нет, я так не думаю. Но я по-прежнему считаю, что вы должны венчаться в Святом Петре.

— Это что, неоспоримая истина? Так вот, меня уже тошнит от того, что мне все время указывают, что я должна делать, и я устала от этой семьи и от того, что все постоянно вмешиваются в чужие дела. — Адолората встала. — И я больше не намерена с этим мириться. — Она вылетела из комнаты, со стуком захлопнув за собой дверь.

Иден провел кусочком хлеба по тарелке, подбирая остатки соуса.

— Я поговорю с ней, — сказал он Пьете.

— Просто заставь ее назначить дату у Святого Петра. Тогда все остальное может пройти так, как вы хотите, — пообещала Пьета. — Ну или почти все.

— Да-да, хорошо. — Дожевывая хлеб, Иден поднялся из-за стола. — Лучше мне все-таки пойти за ней. Пока.

Пьета осталась одна. Стол был заставлен грязными тарелками, усеян осколками битого стекла, испачкан винными пятнами, плита загромождена использованными сковородками и блюдами. Вздыхая, она принялась наводить порядок. Адолората права: иногда быть членом этой семьи совсем непросто. Пьета спала плохо и проснулась поздно. Она пила кофе стоя, глядя из кухонного окна, как отец, разоблачившись по пояс, копается в огороде. Он двигался быстро, почти лихорадочно, комья земли так и летели из-под лопаты. Около него стоял его старенький кассетный магнитофон, горланящий неаполитанские песни. Время от времени папа начинал подпевать резким, пронзительным голосом. Выглядел он вполне довольным. Его гнев был подобен сухому пороху: быстро вспыхивал, но так же быстро гас, если не подливать масла в огонь. Мама не такая. Она стала бы бродить кругами по саду, останавливаясь, чтобы выдернуть сорняк или подвязать кустик помидоров, и размышлять о вчерашней размолвке, и, что наиболее вероятно, выдумывать себе проблемы, чтобы было о чем поволноваться.

Покончив с кофе, Пьета поднялась по лестнице в свою комнату на чердаке. Все этажи дома были поделены между членами семейства. На первом этаже располагались просторная кухня и маленькая, по большей части пустующая гостиная. На втором этаже — родительская спальня и мамина швейная мастерская. Адолората занимала третий этаж, хотя сегодня она здесь не ночевала — наверное, осталась у Идена. И на самом верху находилась обитель Пьеты: спальня и еще одна комната, с годами превратившаяся в гигантский платяной шкаф.

Пьета никогда не выбрасывала одежду. Ведь ее всегда можно было переделать и снова носить. Она рыскала по барахолкам, распродажам и магазинам секонд-хенд, жадно пополняя свои запасы. В углу комнаты на одной из металлических стоек висели прекрасные шелковые платья 1920-х и 1930-х годов. Они уже начали расползаться, но Пьета время от времени надевала их. На других были и цветастые цыганские юбки, и просторные блузки, и платья, сшитые ею на швейной машинке матери буквально за несколько часов до какой-нибудь грандиозной вечеринки, и дорогие дизайнерские наряды, на которые она потратила уйму денег. Каждая стойка была так переполнена, что провисала посередине, но Пьета всегда умудрялась найти свободное местечко для чего-нибудь новенького и необычного.

Каждое утро, прежде чем выбрать, что надеть, она любила несколько минут постоять, глядя на свои платья, будто они ее старые друзья. Сегодня она остановила выбор на простом черном хлопчатобумажном платьице, повязала на талии оранжевый шелковый шарфик вместо пояса, а на запястье надела два толстых декоративных браслета. Пара холщовых босоножек на танкетке — и готово.

За исключением тех дней, когда шел дождь, Пьета предпочитала добираться до работы пешком. Маршрут всегда оставался неизменным. Сначала она пересекала церковный двор собора Святого Петра с лужайкой и старыми деревьями, затем — через Клеркенвелл-Грин и по главной оживленной улице по направлению к «Маленькой Италии», где по утрам мыли тротуары и расставляли стулья и столики для наступающего дня.

Еще несколько шагов — и Пьета вдохнула аромат жарящегося кофе. Итальянский бакалейщик Де Маттео создавал свои собственные утонченные купажи. Однако Пьета никогда не покупала там кофе, даже навынос, потому что членам семейства Мартинелли не следовало разговаривать ни с самим Джанфранко Де Маттео, ни с его сыном Микеле. Между семействами существовала вражда, давняя и бескомпромиссная.

Пьета вспоминала, как еще в годы ее детства папа, завидев старика Де Маттео у входа в церковь Святого Петра, демонстративно поворачивался к нему спиной. То же самое повторялось при каждой встрече. В январе, когда местные итальянские семьи собирались, чтобы отпраздновать Богоявление и подарить детям подарки от Ла Бефаны[13], семейство Де Маттео устраивалось в одном конце зала, а Мартинелли — в другом. В июле, во время торжественной процессии в честь Пресвятой Богородицы Кармельской и следующего за ней празднества, они тоже держались друг с другом холодно.

Пьете никогда не рассказывали о причине семейной распри. Отец отказывался разговаривать на эту тему, а мать на все расспросы отвечала уклончиво. Когда они были поменьше, Адолората иногда сама пыталась строить догадки, но они всегда оказывались настолько нелепыми, что только смешили Пьету. И эта вражда оставалась одной из множества тайн, окутывавших жизнь ее отца. Потому что, несмотря на весь производимый им шум, он крайне редко говорил о себе.

Сегодня утром из распахнутой настежь двери в магазинчик Де Маттео струился особенно сильный и соблазнительный аромат кофе. Пьета была уверена, что они уже выложили свои необыкновенно вкусные, любимые ею сфольятелле[14]. Тонкие слои теста хрустят на зубах, наружу выступает начинка из мягкой рикотты. Во рту ощущается легкий привкус апельсиновых цукатов, ванили и корицы — устоять невозможно. Она быстро огляделась по сторонам. Вокруг ни одного знакомого. Через окно витрины она видела Микеле Де Маттео: он ставил на полку коробки с разными видами пасты, но его отца, похоже, поблизости не было. Пьета решила рискнуть.