Белва Плейн - Золотая чаша Страница 72

– Мы могли бы проехаться по надземной железной дороге, – предложил Пол. – Это не так уж плохо.

Удовольствие, конечно, небольшое, но во всяком случае, это было каким-никаким занятием и в то же время предлогом побыть вместе подольше. Они повернули на запад, дошли до Колумбус-авеню, поднялись по ступеням под мрачным железным сводом и вышли на пустую платформу. Вскоре с грохотом подошел поезд.

– Экспресс, – сказал Пол. – Помчимся, как ветер. Мы можем на нем ехать и ехать, пока не надоест.

Она ничего не ответила и села там, где он показал. Скамья была узкой и их плечи соприкасались; она легко могла избежать контакта, отклонившись немного к окну, но она этого не сделала. Поезд тронулся. При выезде со станции, на повороте, их тряхнуло и на мгновение она всем телом, от плеча до колена, прижалась к нему.

На него снова пахнуло тем же ароматом, что и раньше; это был не цветочный запах душистого мыла или духов, но скорее свежескошенной травы или омытого дождем воздуха. Он был уверен, что это был естественный запах ее волос и кожи. Ее дыхание было едва слышным; почудилось ли это ему или действительно ее дыхание, как и его, участилось?

Соприкосновение заставило его умолкнуть. Оно заставило умолкнуть их обоих. Никогда прежде он не ощущал с такой остротой близость другого человеческого существа. А может, мелькнула у него мысль, она молчит оттого, что в грохоте колес и шуме ветра ее голос был бы почти неслышен? В состоянии оцепенения, почти что транса, он сидел, не осмеливаясь пошевелиться, и машинально читал проплывающие за окном на каждой станции рекламные щиты с надписью: «Кукурузные хлопья Келлога».

Мозг его сверлила мысль: что со мной происходит? Такое впечатление, будто у меня земля уходит из-под ног, словно поезд мчится к пропасти и нет никакого способа его остановить.

Сажа и угольная крошка летела в окна и щипала им глаза. Анна приложила к глазам носовой платок.

– Так не пойдет, – произнес Пол. – Надо возвращаться.

Не пойдет… В целом городе, огромном, протянувшемся на многие мили, не было места, где двое людей могли бы спокойно посидеть хотя бы час.

Они вышли на улицу. Отсюда было рукой подать до дома, где ей придется вновь облачиться в платье прислуги и между ними опять возникнет преграда. В отчаянии он посмотрел по сторонам и вдруг издал радостное восклицание. Он вспомнил.

– Чуть дальше по улице есть кафе-мороженое. Мы пойдем туда, – сказал он решительно, даже не подумав спросить ее, согласна ли она с этим.

По-прежнему храня молчание, хотя теперь им не мешал грохот локомотива, они зашагали по улице. Ее каблуки успевали стукнуть дважды на каждый его шаг и, заметив это, он извинился и пошел медленнее.

Все так же молча они уселись на вращающиеся стулья перед стойкой. Пол заказал две порции содовой с вишневым сиропом и снова наступило молчание. К овальной, красного дерева раме огромного зеркала были прикреплены таблички с надписями: – «Банановый сплит»,[36] «Шоколадный пломбир», «Ванильный коктейль-мороженое». Глаза его вновь обратились к первой надписи:

«Банановый сплит»… и поймали в зеркале отражение лица Анны. Она смотрела прямо на него.

– Да, – протянул он. – Это тебе не «Плаза».

– Все равно, здесь чудесно. Я никогда еще не была в подобном месте.

– Никогда не была в кафе-мороженое?

– Конечно же, была. В центре города по воскресеньям. Но никогда в таком великолепном месте.

По воскресеньям… Вероятно, с тем парнем, ее «молодым человеком». Как-то однажды он видел его мельком вместе с Анной у двери в подвальный этаж. Анна тогда пробормотала, представляя… имена их обоих, и парень стащил с головы кепку, кепку рабочего, в знак почтения. Крепкий, коренастый, с самым обыкновенным лицом. В нем не было ничего примечательного, разве только, что он выглядел необычайно серьезным. Серьезным и основательным. Что он был за человек? Позволяла ли она ему целовать себя? Или… Он внезапно почувствовал, как в нем закипает гнев.

Анна, доев мороженое, облокотилась о стойку и стала водить пальцем по спиральным прожилкам в мраморе столешницы, белым в коричневом; заметив, что он смотрит на ее руку, она, рассмеявшись, сказала:

– Как кофе со сливками. Прекрасный камень, – слово «прекрасный» прозвучало в ее устах как ласка.

– Мрамор. Самый лучший приходит к нам из Италии, – ответил он и подумал, каким свежим был ее рот с полураскрытыми губами, за которыми влажно поблескивали белые крепкие зубы.

Внезапно он сообразил, что взгляд его прикован к ее лицу, и она смотрит на него, не отрываясь, расширившимися глазами, словно они увидели друг друга впервые, и оба поразились увиденному. Мгновение они сидели как зачарованные. У него стучало в висках.

Неожиданно он пришел в ужас. Чувство, что он несется к бездне, будучи не в силах остановиться, которое он испытал в поезде, вновь охватило его. Сердце его бешено забилось, и он резко поднялся.

– Нам пора, – произнес он и ему показалось, что голос его прозвучал как-то неестественно. – Уже действительно поздно. Мы должны идти.

Итак, на этой неделе Мими исполнится двадцать один год и с этого момента машина закрутится полным ходом: день рождения и одновременно помолвка и затем свадьба.

О, Мими, Мими, как ты мила! Но я не хочу жениться на тебе, по крайней мере, сейчас.

Когда же, в таком случае?

О, я знаю, что я должен. Я сделаю это, только дай мне немного времени.

Случайно, не на Анне ли ты хочешь жениться? На Анне? Как это возможно? Я не знаю.

Что ты хочешь этим сказать: «Я не знаю»? Ты ее любишь?

Не знаю… мне так кажется… Я постоянно о ней думаю. Ты знаешь, что любишь ее. Почему ты не хочешь этого признать?

Хорошо… хорошо… Я это признаю. И что дальше? Что?..

Ему совершенно необходимо было с кем-то поговорить. Но с кем? Любой из его друзей лишь посоветует ему не быть дураком. Это у тебя пройдет, – скажут они и дружески хлопнут его по спине, отпустив при этом еще и какую-нибудь шутку. – Она же только прислуга в твоем доме! Все это ровным счетом ничего не значит. Такое происходит время от времени со всеми нами, ты скоро о ней забудешь. Вот и все, что он от них услышит. Он подумал о дяде Дэне, с которым всегда можно было поговорить обо всем, но затем, вспомнив о его отношении к женщинам, понял, что Дэн сочтет все это лишь обычным увлечением. Он подумал о дяде Дэвиде, но мудрость того была уже давно в прошлом. Он подумал о Хенни, прогнал эту мысль, опять к ней вернулся и снова ее прогнал.

Через несколько дней из-за похорон родственника оказался свободный билет в театр; Пол взял его для Анны. Давали «Тристана и Изольду». Не будет ли Вагнер слишком сложен для первого знакомства с оперой? Но с другой стороны, эта трагическая любовная история была так прекрасна…