Сьюзан Ховач - Грехи отцов. Том 1 Страница 73

Я сделал бы для Алисии все, абсолютно все. Когда я впервые понял, что у нас не будет детей, я предложил ей развод, но она предпочла остаться со мной — и не только потому, что я был богат; у Алисии было состояние и наследуемое положение в нью-йоркском обществе. Это удивительно, что красивая женщина предпочла остаться со мной при столь неблагоприятных обстоятельствах, полагая, что я единственный мужчина, способный составить ее счастье. И не было ничего удивительного в том, что я употребил все свое влияние и власть, чтобы сделать ее счастливой. Она хотела, чтобы я полюбил ее сыновей; я сделал все возможное, чтобы относиться к ним, как к своим собственным. Она не любила благотворительность, и я постарался, чтобы ее не касалась эта сторона моей деятельности. Она была достойна самого лучшего дома, какой я мог ей предложить, и я сохранил дом Пола на Пятой авеню, хотя и не любил его. Она желала прекратить наши сексуальные отношения, и я прекратил их. Если бы она потребовала развод, я бы нашел в себе силы осуществить и это, хотя совершенно не представляю, как бы я жил без нее. Я даже предлагал ей завести себе любовника, поскольку считал, что лучше быть покладистым мужем, чем брошенным. Я любил ее. Я хотел ее больше, чем какую-либо другую женщину на свете, и когда я легко, без каких-либо усилий занимался любовью с Терезой, моя импотенция по отношению к жене казалась своего рода приговором — шестнадцать лет семь месяцев и пять дней тюремного заключения в полицейском государстве, где пытки узаконены, а правосудия не существует. Каждый день я просыпался с мыслью: «С меня достаточно! Позволь мне уйти!», и каждый день мой безликий тюремщик напоминал мне, что он выбросил ключ от моей камеры. Тот, кто тасует карты жизни, сдал мне туз пик, чтобы разрушить мой бубновый королевский флеш, и иногда мне казалось, что эта черная карта будет похоронена вместе со мной в могиле.

Луч света за дверью, который связывал наши спальни, исчез, но ничего не произошло. Я лежал один в темноте.

Я опять очутился в городском автобусе, на этот раз это был пустой автобус без водителя, и одиночество ощущалось еще более болезненно, чем я мог себе представить.

Встав с постели, я приоткрыл дверь и прислушался. Тишина. Терзаясь сомнениями, я отошел от двери и попытался проанализировать ситуацию. Мог ли я постучать к ней? Нет, я не мог и мечтать об этом. Может быть, стоит честно и прямо спросить ее, не возражает ли она, если я прилягу рядом и возьму ее за руку? Нет. Она тут же подумает: бедный Корнелиус, он опять не может, пожалуй побалую его, ведь он такой несчастный. А вся ирония заключалась в том, что я не был бедным Корнелиусом. Я был богатым, удачливым, могущественным Корнелиусом, имеющим любовницу, каждый вечер говорившую мне, как я хорош в постели. Так что, если я и был неудачником, то только в воображении Алисии. Но поскольку она полагала, что я неудачник, то я и был им. Все эти беспомощные люди, которые тратят свое состояние на психиатров, могли бы попытаться проанализировать свои поступки самостоятельно. Тем самым они сохранили бы кучу денег. Я не верил в психиатров — это развлечение для женщин и придурков.

Я опять вернулся в спальню. Мысль о придурках напомнила мне о Кевине, а мысль о Кевине, в свою очередь, навела на размышления о том, как мало осталось людей, с которыми я мог бы поговорить. С тех пор как я унаследовал деньги Пола, я не мог уже и мечтать о том, чтобы поделиться с кем-нибудь своими сокровенными мыслями. Исключение составляли те немногие люди, которым я доверял.

Я доверял своей сестре, но мы не виделись уже многие годы, практически с того момента, как она вернулась после войны в Веллетрию. Я доверял Сильвии, которая всегда восхищала меня, но она жила в трех тысячах миль отсюда. Моя мать умерла в 1929 году. Отчим, которого я никогда не любил, тоже умер. Мой отец, фермер из Огайо, на которого, говорят, я похож, умер, когда мне было четыре года. Даже Пол, мой великий дядя, упомянувший меня в своем завещании, ушел от нас двадцать четыре года тому назад, да и он не уделял мне много внимания. Я с болью вспоминал о его безразличии. Я создал культ по отношению к памяти Пола, но никому и в голову не могло прийти, что я ненавидел его за это безразличие, которое, если бы он остался жив, могло перерасти в активную неприязнь.

Несмотря на антипатию, Пол оставил мне все, что я хотел, и поэтому, вероятно, это было правильно — уважать его память. Конечно, очень выгодно быть протеже Ван Зейла: разве я смог бы достичь таких вершин без помощи Пола? В противном случае это заняло бы у меня гораздо больше времени. Защита Пола обеспечивала мне лидерство на пути к власти, хотя теперь это не имеет значения, так как с тех пор прошло слишком много времени. В данный момент существенным было то, что Пол умер и помочь мне было некому.

Кроме членов моей семьи, у меня было трое близких друзей, которые знали меня, когда я был убогим, никому не нужным Корнелиусом Блэккетом из Веллетрии, штат Огайо. Сэм… я уже не был уверен на сто процентов, что доверяю ему. Кевин развлекал меня, но я никогда не относился серьезно к гомосексуалистам. Джейк… да, пожалуй, Джейку я доверял. У него были те же деловые проблемы, и образ жизни соответствовал моему. Пожалуй, Джейк был единственным верным другом, который у меня остался, но мы никогда не обсуждали личные проблемы. Мы беседовали о финансах, политике и искусстве, но никогда о наших семьях, и я знаю почему. Что может сказать человек, любящий свою жену и верящий в святость семейных уз, человеку, который уже многие годы не спит со своей женой и в то же время не пропускает мимо ни одной юбки. Я никогда не критиковал Джейка, я не имел морального права критиковать его после того, как завел интрижку с Терезой, но разница в наших семейных отношениях создавала между нами некий невидимый барьер.

Я включил свет, давая тем самым знать Алисии, что я проснулся. Затем я выключил его и стал ждать. Ничего не произошло. Скорее всего, она заснула. Счастливая Алисия.

Интересно, воспользовалась ли она моим советом и завела ли любовника, но думаю, что этого не произошло. Алисию нельзя было отнести к неразборчивым женщинам, а всем известно, что только такие дамы имеют склонность к внебрачным связям. Эротические мысли не преследуют женщин в такой степени, как мужчин. Когда они видят мужчину, они не представляют его голым и не прикидывают размеры его члена во время эрекции. В их воображении он рисуется в смокинге, с букетом алых роз, а где-то на заднем плане непременно звучит медленный блюз. Женщины романтичны. Они мечтают о любви, а не о сексе, и у Алисии не было любовника. Если бы он был, я бы наверняка знал об этом.

Ее тошнило от секса, это было очевидно. Я не винил ее за это, особенно после всего того, через что я заставил ее пройти.