Мой обман (СИ) - Тимофеева Ольга Вячеславовна Страница 77

Я же считываю то, что на его лице. Усталость неимоверная, даже капли пота не все вытер, что выступили на лбу. Поджимает губы, медля и подбирая слова…

Врач тяжело вздыхает, стягивая с головы шапочку и смотрит на них. Ноги не держат, но я тоже поднимаюсь и иду в их сторону, пока не слышу на полпути его похоронное: "Мне жаль".

В ушах начинает давить, поднимая давление и ограждая себя от всех. Я торможу и прячусь назад. Не хочу это слушать. Не хочу проигрывать. Спиной натыкаюсь на дверь и, толкнув ее плечом, вываливаюсь в коридор.

Не помню как бегу вниз, перескакивая через ступеньку. Не спрашивая разрешения, открываю шпингалет на двери запасного выхода и толкаю дверь. Ветер хлещет по щекам, а я даже не чувствую, какой он. Прохладный или морозный. Ничего не чувствую. Только темноту и пустоту. Внутри, как в яме какой-то оказался. И знаю, из нее уже не выбраться. И не хочу выбираться. Боюсь. Потому что так уже не будет. Не хочу по-другому. Отходу несколько метров и падаю на колени в снег.

Перед глазами наша первая встреча. Как она со своим китайцем была. Уверенная в себе. Хотела быть главной, но я сразу показал, что мной командовать не надо. Сейчас бы все отдал. Делал бы все, что она хотела, лишь бы жива была. Со мной. Какой умела быть уверенной, настолько же трогательной и ранимой. Насколько сильной, настолько же и слабой.

Пальцы в наст снежный запускаю и царапаю, сжимая ладонями снег. Чувствую, как по щекам текут слёзы. Третий раз в жизни и два из них из-за нее.

Почему так все… Почему с нами… Так все… По-идиотски… Зачем встретил ее, если такой финал был заготовлен.

Кричать хочется, а сил нет. Жить дальше сил нет. Как я вообще буду с этим засыпать… Набираю снега и тру сильно лицо. Хочу, чтобы физическая боль заглушила душевную. Чтобы уснуть и не проснуться.

Зубы до боли сжимаю и смотрю на небо, откуда падают, летят размеренно, не спеша, снежинки. Показывают мне, что в мире ничего не меняется. Что снег, как шел, так и будет идти. Что моя беда, она только моя. Снег не станет от этого какого-то другого цвета. Солнце не перестанет меньше греть. Только моя жизнь никогда уже не будет прежней.

— Миш, — слышу голос Алисы за спиной и приближающиеся шаги. — Миша, — касается плеч и присаживается рядом. — Еле нашла тебя. Миш, — всхлипывает и часто дышит мне в шею. — Миш, этот врач… он все перепутал. Слышишь меня? — Они присаживается напротив и ловит мой взгляд. — Он решил, что мы приехали с Орловым. А она жива. Слышишь? Да отреагируй ты как-то?

— Жива? — переспрашиваю чуть слышно, потому что даже губами шевелить сложно.

— Жива она, и дочка твоя жива. — Алиса улыбается и плачет одновременно.

Но я ведь слышал слова врача этого и он далеко не радовался…

— Чего врачу жаль тогда было?

Она поджимает нижнюю губу и опускает глаза. Значит, все-таки что-то не так…

— У отца Лериного стало резко падать давление. Врачи хотели остановить, но он никому не дал подойти и приказал спасать дочь.

Смотрю в стеклянные от слез глаза напротив, осознавая ее слова и сопоставляя с тем, что сделал Орлов. Скорее, я бы сейчас поверил, что ему приказали или шантажировали, чем он такое сделал ради своей дочери.

— И что с ним?

— Его не удалось спасти. Не успели. В один день родилась внучка, а сам умер. Могли ли мы подумать когда-то, что Орлов отдаст свою жизнь за дочь и внучку, которых давно вычеркнул из своей жизни.

Я резко поднимаюсь, потому что мне нужно туда. К ним.

Она жива… Мои девочки живы.

— Пойдем туда.

Я поднимаюсь, автоматически отряхивая снег с брюк и иду туда, куда направляется Алиса. Выходил отсюда в таком состоянии, что даже не понимаю теперь, как войти назад.

Я поддерживаю Алису, пока поднимаемся на нужный этаж. Врача уже нет, а Лерина мама разговаривает с кем-то по телефону. Может, и она теперь будет ненавидеть меня за то, что осталась без мужа. Припухшими от слез глазами смотрит на меня, а дрожащими губами едва улыбается. Какими бы не были у нас отношения, он был ее мужем и она сейчас осталась вдовой. Мы, конечно, с Лерой всегда рядом будем, но ведь она любила когда-то этого человека, а терять близкого всегда больно.

— Я же сказала, Игорь, никаких претензий не будет. Если бы мне сказали выбирай, я бы сделала также. — Она отключается и говорит мне: — Ничего не говори. Он был бы не отцом, если бы не поступил так.

Я даже не знаю, в курсе ли она, кто я и что сделал, но я хочу им рассказать. Не сейчас конечно, как нибудь потом, но хочу.

— Я хотела сходить к ней, увидеть дочь и внучку, но тебе это нужнее сейчас. Главврач мой знакомый и сказал, что разрешит одному человеку.

— Спасибо, — в порыве благодарности я даже обнимаю ее.

— Потом расскажешь, как она.

Через пару минут выходит санитар с комплектом одежды, бахилами и повязкой. Я одеваюсь так быстро, как могу, чтобы не задерживать и скорее увидеть ее.

Я иду по коридору за парнем в синем костюме и не понимаю, как они тут работают. Такой стресс каждый день. Каждую смену. Кто-то рождается, кто-то умирает.

— Вот девушка. — Кивает на стеклянные двери, за которыми я вижу Леру.

Бедняжка… снова подключена к каким-то аппаратам. Снова в реанимации и снова такая же бледная и беззащитная. Надеюсь, я последний раз в жизни вижу ее по ту сторону двери реанимации.

— Из наркоза ее вывели, сейчас отдыхает.

Лежит неподвижно уже без живота. Осматриваю палату и ищу малышку. Почему нет тут?

— А где моя дочь?

— Она на другом этаже. Отделение для новорожденных. Ее сразу забрали, как недоношенную, и поместили в бокс. Да не волнуйтесь. Выходят ее, не таких выхаживали.

— Мы можем увидеть ее?

— Вряд ли пропустят.

— Ну главврач же звонил или и туда еще надо звонок сделать? — Включаю наглость на полную мощь.

— Не надо, пойдемте.

Мы спускаемся по запасной лестнице для персонала. И тут же я попадаю на этаж, где хор детских голосов врывается в уши. Иду довольный, слушая эти звуки. Я хочу услышать свою девочку. На руках ее подержать хочу. Видеть, как растет…

— Мы на минуту. Где девочка после кесарева из реанимации?

— Вам нельзя.

— Игорь…. разрешил.

Медсестра окидывает меня взглядом, приклеивая бирку "блатной", и кивает идти за ней.

Парень остаётся в коридоре, а я иду за девушкой и среди одинаковых малышей ищу своего ребенка.

— Вот ваша дочь, даю вам минуту. Больше не положено.

Смотрю на еще фиолетовое сморщенное личико, как маленькое тельце лежит запеленованное на боку и как она морщит крошечный носик. И, не сдерживаясь, довольно улыбаюсь. Моя… Чья же еще. Лера так волновалась и, хоть я запретил говорить об этом и сомневаться, но знал, что она все равно думала об этом постоянно. Не так любил ее китаец, чтобы суметь дать жизнь такому чуду.

— Вам пора, — слышу голос девушки за спиной и достаю телефон, чтобы сделать несколько снимков. Посылаю ей воздушный поцелуй, чтобы знала, что ее любят. Очень сильно.

Я возвращаюсь назад и виду уже приехавшего Марка.

— Ну как она, видел? — спрашивает Алиса, когда я здороваюсь с Марком.

— Да, видел. Спит.

— И дочку видел? Чья?

В такие моменты понимаешь, что второе после того, как найти любимую женщину, это найти таких друзей, которые радовались бы твоему счастью так, как своему.

43

Лера

— Просыпаемся, — слышу женский голос так глухо, как будто меня забетонировали, а снаружи спрашивают, как я там.

Не понимаю сразу, где я и почему должна просыпаться. Но делаю вдох и ощущаю запах антисептика и кварца. Снова больница.

И в мозгах молниеносно по нейронам стремятся импульсы, пробуждая воспоминания. Как плохо стало на улице. Кто-то вызвал скорую. Боль сильная, а потом кровотечение.

Такая слабость, что даже руку поднять не могу. Цепляюсь пальцами за сорочку и, перебирая ими, ощупываю живот. А его нет. Нет живота. И малышки моей в нем нет. Зато есть повязка, сигнализирующая о том, что произошло нечто без моего ведома и согласия.