В слепой темноте (СИ) - Янг Энни Страница 8

— Почитать тебе, может быть? Что скажешь? — Она неловко теребит в тонких, изящных пальцах темно-зеленый экземпляр с потертыми, потускневшими золотыми буквами.

— Откуда здесь все эти книги? — отрешенно спрашиваю я, пробегаясь по многочисленным книжным корешкам с знакомыми названиями и мельком подмечая своих любимых авторов.

— Я читала их тебе. Каждый вечер, сидя в темноте, под слабым лучом этой древней лампы, — с доброй усмешкой произносит она, указывая на висящую на стене близ изголовья кровати продолговатую замысловатую лампу, — читала и верила, что ты однажды проснешься и задашь мне этот вопрос, — улыбается, на сей раз искренне, тепло.

— Понятно, — односложно роняю я. И Лена, заметив мою заторможенность и бесстрастность, хмуро поджимает губы.

Я сама не понимаю, что со мной, но меня всё устраивает. Легкость и пустота приятно холодят разум, сердце, душу, не позволяя эмоциям править ими, иметь полную и безоговорочную власть надо мной.

— Я почитаю тебе, хорошо? — предлагает она и, дождавшись моего слабого кивка, приступает к чтению. Я слушаю вполуха, кошусь на Евгения Владиславовича, по-прежнему примостившегося у окна. О чем он так усиленно думает, глядя на распускающийся весенний лес?

— Доктор сказал, что сейчас май. Это правда? — перебиваю я чтеца.

— Да, второе мая, — Лена печально вздыхает и откладывает книгу, понимая, что я совсем ее не слушаю.

— Я пропустила целый апрель, — задумчиво замечаю я.

— И вторую половину марта, — с грустью подхватывает она.

— Так вы вместе? — приходит внезапная мысль. Голова мгновенно переключается на недавний разговор, вспоминаются их обещания.

Ошеломленная резкой сменой моего интереса, Лена на секунду теряется и застывает, потом поднимает на мужчину вопросительный взгляд; и тот, отлепившись от стены, подходит, опускается на скрипучий стул рядом со мной и с теплой тоской в глазах смотрит на меня, будто бы отчаянно желая обнять, но отчего-то категорически запрещая себе это делать. Что за нездоровый интерес у него ко мне?

— Почему вы так смотрите на меня? — тихо вопрошаю я, читая мучительные сомнения на его лице.

Евгений наконец бросает решительный взгляд на Лену. Та вдруг недовольно мотает головой, однако заметив мое внимание, тотчас натягивает счастливое выражение лица. Но эти двое упорно продолжают стрелять друг в друга немыми фразами, и я ничегошеньки не понимаю из их молчаливого, но яркого на эмоции, жесты, мимику диалога.

— Вы так заработаете себе косоглазие. Оба. Может, уже объясните, в чем дело, — раздраженно вставляю я, вяло потирая уставшие глаза.

— Алекс, я должен кое-что тебе сказать, — начинает Евгений. — Я с самого нашего знакомства почувствовал, что ты… что я…

— Ты права, мы вместе, я и он, — резко перебивает его Лена, на что получает укоризненный, полный недовольства, жесткий взгляд, в котором плещется сама ночь.

— Вы же говорили, больше не любите ее, — вспоминаю я его слова.

— Нет, мы не вместе… — с нажимом поправляет тетю мой начальник, вернее бывший работодатель.

— Сейчас нет, но когда-то были, — вновь обрывает она мужчину, на что он гневно раздувает ноздри и, подумав немного, отводит глаза к окну и неохотно соглашается:

— Верно. Когда-то давно. Сейчас не имеет смысла это обсуждать, — твердо заявляет он.

Я решаю больше не лезть в их отношения. Пусть сами разбираются. Мне как-то всё равно.

— Мама знает? — спрашиваю я.

И тут эти двое отчего-то вмиг напрягаются, обратив свои пристальные, немигающие глаза на меня. Невольно ежусь.

— Вы чего? Где мама? Она знает, что со мной? — хрипло шепчу я, и они, заметно расслабившись, на пару тягостно вздыхают.

— Нет, Алекс, твоей матери я ничего не сказала, — с сожалением произносит Лена. — Я не смогла. Она ничего не знает, по-прежнему считает, что ты отгородилась от всех, никого не желаешь ни видеть, ни слышать.

— Значит, ты знаешь, что произошло, — понимаю я, — она тебе рассказала.

— Да, — коротко кивает.

Евгений непонимающе смотрит то на меня, то на Лену, из чего я делаю вывод, что он не в курсе моего прошлого. Пусть это так и останется.

— А… что случилось с… — не представляю, знают ли они о том, что произошло с Егором.

— С кем? — мягко интересуется моя милая тетя.

— С тем парнем, который… — язык не поворачивается, чтобы продолжить.

— Он больше тебя не потревожит, — уверенно и жестко сообщает Евгений, неожиданно ласково взяв меня за руку. — Я засадил его в тюрьму. Связи нужные, слава богу, у меня есть.

И я вспоминаю одну деталь с той ужасной ночи.

— Так это были вы? В ту ночь? Ваш я голос слышала. А еще я слышала его жалостливый крик. Что вы с ним сделали?

— Побил, скрутил и вызвал полицию, — невозмутимо отвечает мой спаситель.

По выражению лица Лены я понимаю, что она тоже знает об обстоятельствах той роковой ночи. Но что не знают они оба, так это то, что этот психопат когда-то похищал меня, едва не довел до сумасшествия, преследовал меня и разрушил всю мою жизнь. Но что странно — в эту самую секунду мне глубоко плевать на всё из выше перечисленного. Не чувствую себя побитой, разбитой, несчастной, сломленной, обделенной судьбой или же потрепанной, уничтоженной жизнью. Не чувствую страха. Ни перед чем и ни перед кем. Изменилось восприятие, и изменилась я сама. Да, я определенно стала другой.

Мыслить здраво тяжело, заострять внимание на чем-то одном еще сложнее, и я устало прикрываю веки.

— Когда меня выпишут? — всё же нахожу силы собрать обрывки вертящихся в голове вопросов и сложить их в один, наиболее значимый для меня в данный момент.

— Эм… пока рано говорить об этом, — отвечает тетя. — Но ни значительных речевых нарушений, ни проблем с двигательной активностью доктор не выявил. Сказал, что это вообще чудо! Фантастика! После глубокой комы очень редко кто способен вернуться к нормальной жизни, а ты, Алекс, — случай один на миллион. Пожалуйста, цени свою жизнь. Не зря Бог дал тебе второй шанс, — радостно подбадривает меня тетя, а Евгений с сосредоточенным лицом уточняет:

— Лен, ты уверена, что доктор не ошибся? По-моему, последствия всё же есть, — с некоторой настороженностью он косится на меня, никак не реагирующую на ее слова.

— Ну… имеются кое-какие аффективные нарушения… синдром аспонтанности… — профессиональным языком отрывисто сообщает та, видимо, боясь посеять во мне панику или считая, что некоторые новости относительно моего здоровья мне всё же лучше не знать, ибо сие плохо скажется на психике. Но дело в том, что мне плевать, какими дефектами я там обзавелась, я чувствую себя прекрасно, лучше всех. Мне впервые за долгое время спокойно, на душе тишь и гладь, а сердце не изнывает от боли. — После черепно-мозговой травмы такое случается, лобная доля повреждается и… в общем, ничего страшного, это не то, с чем нельзя справиться, — добавляет Лена с натянутой улыбкой, всем своим видом показывая, что всё хорошо, всё под контролем и всё решаемо.

М-да, врать она не умеет, а я всё так же с легкостью распознаю чужую мимику. Ну да и ладно. Пусть живут в иллюзии, раз им так нравится.

— Можно я посплю? — ровным голосом прошу я и, не дожидаясь ответа, устраиваю голову на подушке, подтягиваю к себе одеяло.

— Алекс, всё хорошо? — с долей беспокойства интересуется Евгений.

— Хорошо, — тихо вторю я и легко засыпаю за неимением задних мыслей, ведь больше нет повода себя накручивать, задаваться тысячами вопросов и рыдать от отсутствия ответов.

Но перед тем как погрузиться в сон до меня доносится недоуменный голос бывшего начальника:

— Что значит аффективные нарушения? И аспонтанность — что это вообще такое? Я ничего не понял.

— Тсс, — предупреждает она, — давай спустимся вниз, к кофейному автомату, и я тебе всё объясню…

Терзала боль… в душе когда-то.

Чувства обнажены,

Открыты нараспашку

И безумно были ярки,

Врезались иглами острыми