Игрушка для негодяя - Арина Арская Страница 8

— А вы еще кто?

— Виолетта. И тут я по капризу одного нашего знакомого.

— Какого?

Виолетта уничижительно смотрит мне в глаза и цедит сквозь зубы:

— Родиона естественно.

— Он вас тоже похитил? — в изумлении шепчу я.

Господи, вот же ненасытное мурло. Одной пленницы ему недостаточно, решил себе и даму в годах приволочь?

— Встань.

— Хватит мне приказывать!

Виолетта сжимает переносицу и вздыхает. На пленницу она не тянет. И очень жаль. Мы бы могли бы с ней подружиться по причине нашего общего незавидного положения.

— Я здесь не для того, чтобы нянчиться с одной из шлюх Родиона, — ядовито шипит она и рявкает. — Встань!

Меня аж подбрасывает с кровати от ее зычного голоса. Не женщина, а прапорщик!

— Сними этот ужас, — Виолетта повелительно машет рукой, намекая, что ей не по вкусу мой халат. — Немедленно.

Через минуту упрямого молчания она заявляет:

— Я позову мальчиков Родиона. Я теряю терпение.

И ведь позовет. В серых глазах вижу решительность и твердое намерение меня раздеть. Скидываю халат, закрываю грудь рукой, и Виолетта выуживает из кармана портняжную ленту:

— Да боже мой, выпрями плечи и не закрывайся. Меня твои сиськи ничем не удивят. Они же у тебя не золотые!

Так-то Виолетта права. Мне не шестнадцать лет, чтобы стесняться наготы. Она окидывает меня цепким взглядом, подходит и с равнодушием измеряет объемы груди, талии и бедер.

— Размер ноги?

— Тридцать шестой.

— Подбородок выше, — она холодными пальцами приподнимает мое лицо. — И не забываем об осанке. Именно осанка делает женщину женщиной. Господи, и что он в тебе нашел?

Улавливаю в голосе Виолетты неприязнь и ревность, но не ревность любовницы, а ее подруги.

— Он меня похитил.

— Да мне начхать.

— Позвоните в полицию.

— Очень любопытно. И что же сделают наши бравые борцы за справедливость? — Виолетта с издевкой приподнимает бровь и скручивает ленту. — Можешь не отвечать. Ничего они с Родионом не сделают. Он с ними на короткой ноге.

— Хотя бы скажите, где я нахожусь территориально? — не теряю надежды достучаться до холодной стервы.

— Ты не дотягиваешь до ее уровня, — Виолетта царственно вскидывает голову и, стуча каблучками, идет прочь.

— О ком речь-то? Вы мне хоть скажите, на кого мне равняться, а то я прям в растерянности.

— О Светлане, — кидает на меня пренебрежительный взгляд и выплывает из комнаты.

Стою в одних трусах, оплеванная с ног до головы незнакомой теткой и хлопаю ресницами. Накидываю на плечи халат, запахиваюсь и выскакиваю в коридор:

— Вы не имеете никакого морального права оскорблять меня, — окликаю Виолетту, которая оглядывается на меня у лестницы. Делаю к ней несколько злых шагов. — И я не шлюха Родиона, увы. Я тут нахожусь против воли.

— Мне, что, слезу пустить? — насмешливо фыркает. — Плак-плак?

— Нет, вам бы рот закрыть, — приглаживаю лацканы его приталенного пидажчка и поднимаю взгляд. — Словесный понос не красит женщину, Виолетта.

Щурится, отстраняется и торопливо спускается по лестнице, а затем оборачивается, смерив оценивающим взглядом, и задумчиво кивает своим мыслям.

— Через пару часов заглянет мой помощник. Я подберу тебе что-нибудь приличное.

— Что? — в небольшом изумлении спрашиваю я.

— Ты, может, и пленница, но расхаживать в халате и босиком все равно неприемлемо. Да и халат ли это, дорогуша? Какой-то мешок с поясом. Кошмар.

И кривится, чтобы я точно поняла: мешок с поясом стоит выкинуть или сжечь. Наверное, она права. Халат-то из синтетики, а не из хлопка, как вещала пронырливая продавщица на рынке. Я ведь тогда подозревала, что меня самым наглым образом обманывают о тибетском хлопчатнике, что растет в горах среди снега.

Виолетта поправляет кончиками пальцев челку и спускается в холл, где с высокомерием осматривает отражение в зеркале и выпархивает на улицу. Я ничего не понимаю. Ясное дело, что я оскорбляю пафос логова Родиона босыми ногами и дешевым халатом, сшитым бедными китайскими девушками или даже детьми, но я отказываюсь быть куклой, которую оденут по его приказу во что-нибудь “приличное”.

Пусть вернут меня домой — там я отлично вписываюсь в интерьер. Или свяжут и запрут в кладовке, как настоящую заложницу. Мне бы было самой легче осознать происходящее и смириться с ролью пленницы, а то сплю я на шелковых простынях, что пахнут тонко и ненавязчиво розами, водные процедуры принимаю в ванне с позолоченными ножками и нужду справляю на мраморном унитазе.

Возвращаюсь в комнату. Я сама себя посажу под замок, если никто до этого здесь не додумался. Знаете ли, возмутительно не запереть пленницу.

— Простите, — слышу тонкий женский голос и вежливый стук в дверь, — завтрак накрыт.

Вот. Еще завтрак накрывают. Очень мило, если не знать, что за всем этим гостеприимством скрывается неуважение к похищенной женщине, как к личности. Не нужны мне все эти блага и щедроты, я хочу домой к привычной жизни, которой я должна сама распоряжаться, а не Родион. Он ведь желает не деньги вернуть, а поиграть с человеческими жизнями.

В столовой я не нахожу хозяина дома, чему я очень рада. Не хочу его видеть. Это было бы странно завтракать за одним столом с тем, кто лишил меня свободы. Мне хватило выпить стакан воды в его компании. Начнет вновь задавать неудобные вопросы, которые я старательно избегаю.

Я голодна, и мне бы насладиться пышным омлетом, вафлями под растопленным шоколадом и чашечкой ароматного кофе, но кусок в горло не лезет. Вспоминается сказка, где дети попали к ведьме и им нельзя было откушать аппетитных блюд, иначе они не вернутся домой. Глупо, но на секунду, когда я подношу кусочек воздушной яичной смеси к губам, мне становится по-детски страшно.

— Простите, — в столовую выходит низенькая и худощавая женщина с блеклым лицом и в сером платье с белым передником, — но вам стоит позавтракать. Родион Семенович попросил проследить за вами, чтобы вы поели.

— А если я не буду завтракать? — задаю я логичный вопрос. — Обедать и ужинать?

— Лучше не проверять, — женщина слабо улыбается.

— Помощи просить бесполезно?

Молча кивает и стоит, никуда не уходит.

— Я так и думала.

Вздыхаю и отправляю в рот солидный кусок легкого и воздушного угощения. Он