Мой тихий ужас - Кэрри Прай Страница 8

Лживая сказочница. Тебе ли не знать, что вскоре всё изменилось? И если я спрятал иголки, то ты утаила ядовитые копья, чтобы пальнуть ими в спину.

Знаешь, в ту ночь я засыпала с терзающей дилеммой: вернуться домой или снова начать ходить. У меня не было выбора, но благодаря тебе, я действительно считала, что между этим можно выбирать. Вот настолько сильна была моя ненависть.

Несколькими часами ранее она писала о любви, а теперь кричит о ненависти – типичная София. Она всегда пыталась запутать, а вместе с тем терялась сама.

Мои пальцы зависли на клавиатуре. Я допустил наивность, когда решил, что смогу ей ответить. Больше я не могу так делать.

Но что именно я написал ей, если бы мог?

«Тебе нравилась игра пальцев в лучах солнца и тенистая терраска в городском саду. Ты могла часами наблюдать за прохожими, в игривой манере читая их мысли, и никогда не смеялась над колкими шутками. Тебе удавалось оставаться искренней себе во вред, находить прелесть в беспроглядной тьме и мечтать так пылко, словно каждой нелепой прихоти предназначено сбыться. Ты рисовала глаза в старом блокноте, на каждой выцветшей странице, но отчаянно боялась заглянуть в мои.

Нашу любовь справедливо назвать безумием, слепотой, дикостью и лживо – настоящим. Искусственные чувства уничтожили связь с реальностью, превратив нас в безмозглых мечтателей. Истинным оставалось одно – страх, что уже завтра я не увижу твою улыбку, не коснусь мягкого локона, не загляну в порозовевшее от растерянности лицо и не скажу, как сильно тебя ненавижу… »

Мне не раз проходилось испытывать этот текст, сидя в углу комнаты и без конца вырывать листы из тетради. Я был честен в каждом слове, но всякий раз, когда откровенность зашкаливала, меня тушила новая волна злобы и на страницах появлялись грязные строки. Настолько искусственные, что они не имели права на существование. Долгими ночами я выкраивал письмо, что никогда не дойдёт до адресата, но прошёл месяц, второй, она не вернулась, а в тетради не осталось страниц. Тогда я клятвенно пообещал, что больше никогда не вернусь к рассказам, и сдержал своё обещание

Что ж, опустим сентименты и спустимся на завтрак – наш первый завтрак.

Уверена, ты сейчас негодуешь. А я повторюсь, что ничего не упущу. То, что для тебя казалось неважным, для меня имело некий смысл. По правде всё имело значимость. Ты злился так часто, так по-разному, как и следовало настоящему Парку Дугласу. И только Мегги Янг знала тебя настоящего.

Настоящего? В отличие от тебя я никогда не притворялся. И бесконечно жалею, что когда-то доверился тебе больше чем следовало.

Отрываюсь от экрана и пытаюсь найти старые записи. Шкафы забиты дисками, проводами, окислившимися батарейками, но только не рукописями. Меня интересует первый вдумчивый рассказ о чёртовом Парке Дугласе и беззаботной Мегги Янг. И пусть я знаю их историю наизусть, хочу прочесть её заново, в надежде найти хоть какой-то ответ. Вытряхнув весь хлам на пол, я будто просыпаюсь – ничего там нет.

Истинный ответ кроется на последних страницах электронного письма, которые я не решаюсь открыть. По крайней мере сейчас. По правде одно лишь чтение её мыслей доставляло дискомфорт. В особенности тех, в которых я выступал каким-то чудовищем. Вот бы никогда их не находить и не знать о существовании другой «вселенной». Забыть о них, как когда-то я забыл о писательстве.

Как жаль, что ты, София, не даёшь забыть о себе.

1.6

После нескольких недель проведённых в клинике, сегодняшнее утро отметилось особой приподнятостью духа. В комнату вбежала Нелли, размахивая чёрным мобильником. Девушка взволнованно сообщила, что поступил звонок из дома, и мне не помешает скорее проснуться. Обрадовавшись этой новостью, я скинула одеяло и вот уже бросилась к трубке, но ничего не вышло. Тело осталось в исходном положении, а факт беспомощности медленно перерастать в привычку. Заметно растерявшись, Нелли подошла ближе и протянула мне телефон.

– Здравствуй, солнышко! – голос мамы вызвал широкую улыбку. – Как ты там?! Мы уже успели соскучиться, поэтому сегодня приедем тебя навестить!

Сердце забилось с головокружительной скоростью.

– Правда?! Я очень этому рада!

– Конечно, милая! Совсем скоро будем у тебя! Осталось дождаться Павла! Он вот-вот заедет за нами!

Улыбка моментально спасла с моего лица.

– Ч-что? А он здесь зачем?

– Глупышка, – вздохнула мать, – Паша тоже хочет с тобой повидаться.

Кусая губы, я наблюдала над тем, как Нелли встряхивает покрывало. Она успела уловить резкую перемену в голосе, но продолжала делать вид, что выполняет свою работу и совсем не подслушивает.

– Соня? – позвала мать, после нескольких секунд молчания. – Всё хорошо?

Мне пришлось выйти из оцепенения.

– Да… Всё отлично, мам, – солгала я. – Дело в том, что сегодня меня ждёт выездная терапия, и мне не следует её пропускать. Прости, вылетело из головы.

– Терапия? – удивилась мать. – Странно, Елисей ничего мне не сказал.

– Думаю, тем самым он оставил мне выбор. Надеюсь, ты не в обиде?

Закрыв глаза, я ждала её ответ, одновременно проклиния дружка Ивы.

– Конечно же, нет, дорогая. На первом месте твоё здоровье. Увидимся в другой раз.

Прослушав череду бессмысленных новостей и получив массу пожеланий, я закончила этот неудавшийся разговор. Застывшая от удивления Нелли держала на мне вопросительный взгляд.

– Ни о чём не спрашивай, – выдохнула я. – Так нужно было сказать.

– Я не лезу не в свои дела, помнишь? – подмигнула она. – Горы посуды и слюнявый пёс – моя единственная забота. Хотя нет, есть ещё завтрак, на который ты явно опаздываешь. Понимаю, Соня, своё имя нужно оправдывать.

Ещё час мы провели в ванной, смеясь над тем, что не обе ни на что не способны. Нелли сказала, что гигиена пса Рона для неё меньшее испытание. Я жутко смущалась, когда хрупкая девушка перетаскивала меня из кресла в ванну, обливала водой, а потом мучалась с надеванием тесных штанов и обуви. Однако это был лучший из вариантов, нежели мной займётся кто-нибудь из других постояльцев дома. Одна мысль об этом вызывала зябкую дрожь. Впрочем, оставалось ещё множество вещей, с которыми стоило смириться, и утренний приём пищи одна из них.

Кухня