Тайный наследник для миллиардера (СИ) - Тоцка Тала Страница 8

— Ну вот когда я тебя в операционную водила, разве тебе ничего не говорили?

— Нет, — мотаю головой, — я бы запомнила. Мне тогда эту делали, — щурюсь, напрягая память, — вспомнила! Биопсию. Только чего, не помню. И еще ги… гис…

— Гистероскопию, — хмуро подтверждает Ленка, — и биопсию эндометрия.

— Точно! Я еще гуглила, это все нужно перед ЭКО. Чтобы снизить риски.

— Нужно, — соглашается Лена, — да. Повысить эффективность имплантации эмбриона. Вот только никакую биопсию тебе не делали, подруга, а вот яйцеклетки у тебя взяли. Говорю же, лично относила их в лабораторию. Тебе откуда знать, конечно, ты под наркозом была.

— Но почему мне не сказали, Лен? Это же мой ребенок, получается, родной.

— Кто ж их знает, — пожимает плечами Харина, — может, решили, что и так дофигища денег на тебя потратили, чтобы еще и за яйцеклетки тебе платить.

— Нет, Ленчик, нет, — отрицательно качаю головой, комкая руками салфетку, — думаю, дело в другом. Мне Анна все время пела, что верит в наследственность от суррогатной мамы. А она врала, ни во что она не верит. Просто поняла, что своего ребенка я им не отдам, а если буду думать, что биологически он не мой, то соглашусь. Вот только… Он все равно мой, даже если не мой, понимаешь?

Харина рядом за столом сочувственно вздыхает, и я вижу, что ничего она не понимает. Но меня это уже не останавливает.

С квартиры Анны я съехала в тот же день, как она мне позвонила. Можно было бы снять квартиру, деньги у меня есть, я ничего не тратила. Все расходы были за счет заказчиков.

Но Лена предложила пожить у нее, она живет у знакомой и платит только за коммуналку. И я с радостью согласилась, не к матери же идти с отчимом. И сейчас мы пьем чай, а Ленка дает подробный отчет.

Сегодня в медцентре она осторожно попробовала что-то узнать обо мне, но выяснила только, что я везде проходила по программе ЭКО. И больше ничего.

— Если я шла по программе ЭКО, они обязаны были где-то написать, что у меня брали яйцеклетки? — спрашиваю Лену.

— Видишь ли, у нас в стране донорство анонимное, — она сосредоточенно дует на горячий чай. — Такой ребенок даже когда станет совершеннолетним, не сможет узнать, кто его биологические родители. Тут как раз все по закону.

— Значит, я никогда не узнаю, кто его отец, — потерянно опускаю голову. Но Ленка не дает даже нормально поныть.

— Ладно, не кисни. Я с Тереховой говорила, Ульяна Викторовна — мамина знакомая, она в женской консультации при городской больнице работает. Пойдем завтра к ней с твоими результатами, только не вздумай «Эдельвейс» упоминать, и что тебе ЭКО делали, тоже не говори.

— А что сказать? — я сегодня явно туго соображаю. — Откуда у меня взялся ребенок?

Ленка смотрит на меня как на больную, даже пирожное укусить забывает.

— Оттуда, откуда у всех. От большой любви! Трахалась, залетела, парень бросил. Все. Ты даже почти не соврешь, ваш папаша действительно вас бросил.

Мне нечего ответить. Машинально кладу руку на живот, а вечером перед сном снова думаю о мужчине, которого никогда не видела, но с которым теперь связана на всю жизнь. Потому что у нас с ним будет ребенок. Даже если он об этом не знает.

— Ну что, — врач-узист всматривается в экран, — по тем данным, которые я вижу, ваш ребенок здоров, Полина. Хотите знать его пол, или пусть это останется для вас приятным сюрпризом?

Я хочу ответить, но не могу выдавить ни звука. Я оглушена, ошарашена, меня будто придавило бетонной плитой. Закрываю руками лицо.

— Что с вами? — встревоженно спрашивает докторша. — Полина, посмотрите на меня!

Не могу отнять руки. И поверить не могу. Все это время верила, а когда услышала наяву, теперь кажется, что это неправда, что меня обманывают. Терехова тоже готовила меня к тому, что результат может быть какой угодно. И решение должна принимать только я сама, больше никто.

— Полина, вам плохо? — голос врача звучит уже совсем испуганно. И хоть я мотаю головой, она все равно звонит Ульяне.

— Ульяна Викторовна, здесь ваша девочка, Полина Князева. Можете подойти?

У меня прием назначен после УЗИ, Терехова на месте. Не отнимаю ладони от лица, беззвучно плачу, только плечи вздрагивают. Слышу, как открывается дверь.

— Полинка, — это Терехова, она берет меня за руку, — Поля, не плач. С ним все хорошо. Я как раз из лаборатории. АФП в норме, и замеры хорошие, Юлия Евгеньевна подтверждает. Ну, ну успокойся, девочка! Не хочешь смотреть на нас, на него посмотри, на своего малыша.

Отнимаю руки и вижу, что у нее тоже блестят глаза.

— Почему меня обманууу-лиии? — я реву уже не сдерживаясь, в голос.

Узистка недоуменно смотрит на Ульяну, та сжато поясняет, не выпуская моей руки.

— Первый скрининг был спорным. Поле предложили аборт.

— Частники? И что там было?

— Укороченная длина носа и расширенная воротниковая зона. Но там показатели шли на грани, поэтому мы с Полиной рискнули.

— Почему меня обманули? — продолжаю я завывать, и обе докторши смотрят на меня с улыбкой.

— Тебя никто не обманывал, Полинка, — говорит Юлия Евгеньевна, — так бывает. Толщина воротникового пространства не дает точного представления о состоянии ребенка, это всего лишь маркер. Возможно, твой малыш был слишком мал, а потом излишки жидкости поглотились его лимфатической системой.

— Девять из десяти детей с таким показателем как у тебя рождаются абсолютно нормальными, — говорит Ульяна Викторовна, она мне не раз это говорила, — но не все готовы рисковать, как ты. И идут на аборт при малейшем подозрении.

— А насчет длины кости носа, если лялька курносенькая, то какая она, по-твоему, должна быть? — улыбается Юлия. — Если у мамочки носик такой?

— Он… — смотрю на обеих женщин по очереди, — он правда здоров? Я его все равно люблю, но мне лучше знать правду.

— Полина, твой ребенок здоров, альфа-фетопротеин — самый надежный маркер, — заглядывает мне в глаза Ульяна. Кажется, она немного сомневается в моей адекватности.

А я уже смотрю мимо нее на экран монитора. Там видно ребенка, настоящего, он двигает маленькими ножками, и как будто мне улыбается.

— Кто? — мой голос дрожит. — Кто у меня будет?

— Мальчик, Полинка. У тебя будет сын.

Я снова реву, громко хлюпая носом. Слезы льются по щекам, стекая на волосы. Они уже полностью мокрые, но я никак не могу остановиться.

Женщины переглядываются, и Юлия украдкой вытирает костяшками пальцев уголки глаз. Ульяна склоняется надо мной.

— Успокойся, Поля. Вставай, одевайся, и пойдем в мой кабинет. Там вместе поплачем сколько влезет. А то сейчас у Юлии Евгеньевны с перепугу все беременные разбегутся.

Я послушно одеваюсь и, все еще всхлипывая, иду за Тереховой на другой этаж. Там окончательно успокаиваюсь, пока она измеряет мне давление, живот и взвешивает, сколько я набрала за неделю.

— Ты слишком худая, Полина, — выговаривает сурово, но она меня все время за это ругает.

— Я не могу много есть, Ульяна Викторовна, не привыкла.

— А ты думай о малыше, Полинка, чем бы ты хотела его накормить. Кстати, имя у нас уже есть?

От этого ее «у нас» на душе теплеет. Мой сын действительно есть только у нас. Еще у Ленки.

— Богдан, — глажу живот, — Бодька. Я чувствовала, что у меня будет сын. Спасибо, Ульяна Викторовна, если бы не вы…

Слов не хватает, я снова начинаю плакать.

— Так, Поля, хватит, — просит она, — а то я с тобой тоже сейчас реветь начну. А у меня еще беременные.

Она все-таки плачет со мной, потом мы обе пьем успокоительное. Такое, которое мне можно.

Выйдя из кабинета, достаю телефон. Лена на работе, так что я не звоню, а отправляю сообщение. Сбрасываю результаты УЗИ и замеры. Приписываю, что Богдан передает привет своей крестной.

Сообщение пока не прочитано, и я выхожу на улицу. У ворот бабулька продает ромашки.

— Бодька, давай цветочки купим! Тебе нравятся ромашки? — спрашиваю малыша, прижав руку к животу. И чувствую внутри легкую волну, будто рыбка хвостом вильнула. Замираю, наплевав на то, что обо мне думают прохожие.