Пат Бут - Сестры Страница 8

– Отец должен защищать свою красавицу дочь.

Она вся засияла от комплимента, и вновь Ричард почувствовал себя виноватым. Как же она любила его, это сложное, ничего хорошего не обещающее творение его жены. Конечно, он тоже любил ее, но скорее умом, а не сердцем. В его сердце было место всего лишь для одного обожаемого и великолепного существа – Софи.

Он глубоко вздохнул.

– Дорогая, а у нас для тебя чудесные новости. – Но слова его прозвучали слишком мрачно.

– Какие, папа? – Джули насмешливо смотрела на него: она умела читать между строк и понимала, что «чудесные новости» на самом деле будут отвратительными.

Ну как с этим справиться?

– Мама беременна, – выпалил он. – У тебя появится сестренка или братишка.

– Что? Что ты сказал? – С каждым словом голос Джули становился все громче.

– Это же здорово! Мы сами только вчера узнали. Мы не хотели делиться с тобой, пока не были уверены наверняка. Доктор считает, что уже больше двух месяцев… – Ричард прикусил язык. Боже, Боже, и зачем он только сказал это? Два месяца назад они репетировали в Стрэтфорде «Отелло»!

Джули стояла молча, но лицо ее побагровело, а костяшки стиснутых пальцев побелели.

– Кто же ее трахнул? – прошипела она наконец. – Отелло?

– Джули!

Слезы подступили к ее глазам, и оскорбление было почти ощутимым.

– Нет, правда, папа. Кто отец? Я хочу сказать, знаешь ли ты наверняка. Ты думаешь, это ты? Ведь мама всегда обедает со всеми этими старыми друзьями, так ведь? Вроде лорда Бакмена или Вилли Партингтона. На твоем месте я бы потребовала анализа крови.

Стрелы вонзились точно в цель. Только Джули умела обратить свой гнев в боль, в его боль. Разумеется, это было правдой. Любовный роман его жены с жизнью требовал ответной любви, и не только от ее мужа. Как бы безумно он ни обожал ее, как бы ни переполняла его страсть, ей этого было недостаточно. Где бы ни были мужчины, ей хотелось, чтобы они любовались ею. А затем в безжалостной прогрессии нарастала симпатия, преклонение и, наконец, любовь. В какой-то момент она выходила из игры, поклонники ей наскучивали, она их бросала – а потом любовный танец начинался сначала. Дело было лишь в предпочтениях, потому что ей хотелось то мужского обожания, то романтического поклонения, а иногда и внезапного натиска сексуального возбуждения. Для него это был ад. Снова и снова он пытался уверить себя в том, что это просто безвредные игры, порождения утонченного духа и страстной натуры, всего того, что и составляло смысл его бесконечной любви к ней. И все же бывали и жуткие моменты сомнений и страха, когда он был уверен, что она изменяет ему.

– Только посмей когда-нибудь так говорить о своей матери, – отчужденно бросил он.

Его внезапно потухшие глаза больше не смотрели на дочь, рассеянно перебегая по комнате в поисках Софи, уже окруженной толпой обожателей. Видал Сассун профессионально запустил пальцы ей в волосы, Теренс Донован, мастер задушевных бесед, был в своей стихии, управляя разговором. Патрик Личфилд, фотограф, родственник королевы, рыскал вокруг группы, как паук вокруг мухи.

Господи, как же он ее любит. Как будто вчера, но уже годы прошли с того дня, как она ворвалась – незнакомая, непрошеная – в его гримерную. Она стояла перед ним, дрожа от возбуждения, и говорила, как она влюбилась в его Гамлета.

– Великое искусство и актер нераздельны, – провозгласила она, – и теперь я влюблена в вас.

Карие глаза румынской княжны смели все преграды единым натиском, и с тех пор до сегодняшнего дня он оставался рабом ее любви. И теперь, и все прошедшие годы она – главный смысл его жизни. До этого таким смыслом было для него искусство – грандиозный успех на английской сцене, восторги и аплодисменты сыну шахтера из Уэльса. Это топливо питало его тогда. А теперь – только Софи, ее красота, живой ум и влечение, раскованность и дикая, необузданная свобода.

Он беспомощно смотрел на дочь. В горле у него пересохло, лицо побелело.

– Ой, папочка, прости меня. Это не твоя вина, – проговорила Джули, и по щеке ее поползла крупная слеза.

Но она-то знала, чья это «вина».

Ричард наблюдал, как она удаляется. Она разорвала толпу и обрушилась на Софи, раскидав ее обожателей, как конфетки на хмельной свадьбе.

– Почему ты решила, что у тебя есть право иметь второго ребенка? – выкрикнула она, оставшись один на один с матерью в пустом пространстве.

Софи видела, как к ней приближается Джули, и приготовилась к худшему. Но каким-то образом дочери всегда удавалось застать ее врасплох. Если она когда-нибудь и выйдет замуж, то лучше бы выбрать мужчину не из чувствительных. Мать и дочь были одни, отгороженные от бурлящих шестидесятых шестифутовой зоной безопасности на случай, если ненависть заразна.

– Что? Любовное соперничество? Уже? Не рановато ли, Джули? – Софи чувствовала прилив адреналина в крови. Господи, как все это ужасно. Но вместе с тем она не могла не питать уважения к собственной дочери. Джули умеет сражаться. Слава Богу, что она девочка, а не мальчик, который вместо языка мог пустить в ход кулаки.

– Это не любовное соперничество, мама. Вернее, наполовину любовное.

– И что это должно означать?

– Мне что, сказать по буквам?

– Ты выпила, Джули? – Это было рассчитано на публику. Джули никогда не пробовала спиртного. Софи тянула время.

Джули проигнорировала вопрос.

– Ну, и чей же это ребеночек, мама? Или ты даже не знаешь? Конечно, когда сидишь на циркулярной пиле, то никогда не узнаешь, какой зубец укусил тебя.

Софи глубоко вздохнула и посмотрела прямо в глаза дочери.

– Джули, ты правда обезумела. Разумеется, это ребенок твоего отца. Тебе ли не знать. Ты же присутствовала при зачатии. Или ты забыла?

В век либерализации, при рождении терпимого общества, уши быстро улавливали звуки психологической драмы. Это было привлекательной материей даже для пребывающей в наркотическом трансе группы австралийцев, которые тоже не преминули подойти полюбопытствовать.

Джули, вся дрожа, еще постояла на месте секунду-другую. Затем тихо проговорила:

– Я ненавижу тебя, мама. Боже. Как я тебя ненавижу.

– Не могу сказать, что и я схожу по тебе с ума, – угрюмо отозвалась Софи.

– И еще я ненавижу твоего мерзкого, гадкого ребенка.

Джули быстро развернулась и исчезла в глубине толпы.

В глазах ее стояли слезы, в сердце поселилось отчаяние, но в то же время появилась странная веселость, потому что у нее созрел план, чудесный план. Роскошный план, который станет жутким возмездием для всех – для матери, которую она презирала, для отца, которого она обожала и который предал ее.