Еще одна чашка кофе (СИ) - Лунина Алиса Страница 82

— Куда, Леля? — Клинский вздохнул. — В свою молодость, в ту Россию, где прошло детство? Возможно. Но их больше нет. Поэтому я даже не думаю об этом. Да и разве сейчас до этого? Того и гляди, грянет Вторая мировая… Одним словом, советую тебе успокоиться и забыть сентиментальные порывы.

Ольга пожала плечами — она была все той же упрямой, взбалмошной Олей. И она уже все решила.

На следующий день она стала готовиться к отъезду, а еще через несколько дней Париж оккупировала немецкая армия.

Мир опять изменился.

Блажен, кто посетил сей мир

В его минуты роковые!

Не в первый раз Ольге довелось стоять на краю бездны и видеть этот мир в состоянии полного хаоса, когда все взрывается под ногами и прежнее — любимое, бесценное, оказавшееся таким хрупким, — исчезает.

КНИГА 2. ЧАСТЬ 2. ГЛАВА 8

ГЛАВА 8

САМЫЙ ДЛИННЫЙ ДЕНЬ

Ленинград

Июнь, 1941 год

Из распахнутого окна консерватории доносились звуки фортепиано. Узнав любимую песню дочери из фильма «Дети капитана Гранта», Ксения заулыбалась, застучала туфелькой и тихонько начала подпевать в такт:

Спой нам, ветер, про славу и смелость,

Про ученых, героев, бойцов,

Чтоб сердце загорелось,

Чтоб каждому хотелось

Догнать и перегнать отцов!

Кто привык за победу бороться,

С нами вместе пускай запоет…

Даже всегда суровый, серьезный Николай в эту минуту не сдержался и улыбнулся:

— Ты, Ксюта, как девчонка!

Она и впрямь выглядела очень молодо для своих лет, ей никто бы не дал ее сорок с лишним: все такая же тоненькая девичья фигура, прямая осанка, лучистые глаза. Рядом с Николаем она выглядела едва ли не его дочерью.

В этот день у Ксюты было прекрасное настроение. Сегодня ее дочери Тане исполнилось девятнадцать лет, и сегодня Таня, студентка консерватории, сдавала последний экзамен. Кроме гордости за дочь, Ксения испытывала радость от того, что впереди у них с мужем отпуск, который они намеревались провести на даче в своем любимом Павловске. Собственно, они перебрались на дачу еще на прошлой неделе, но сегодня утром приехали в Ленинград, чтобы поздравить Таню с днем рождения и с окончанием курса консерватории.

Музыка все лилась из окон; Ксения опять застучала туфелькой и покружилась. Стоявший неподалеку темноволосый парень с букетом белых гвоздик взглянул на Ксению и невольно улыбнулся. В этот миг двери консерватории распахнулись, и на улицу выбежала студентка Таня Свешникова.

— Сдала-сдала! — закричала радостная, возбужденная Таня, подбегая к родителям. — Поздравляйте меня! Теперь впереди лето, каникулы! А вы чего здесь? Вы же на даче должны быть?

Ксения обняла дочь:

— Приехали тебя поздравить. Кстати, я заехала домой и оставила для твоих гостей наливку и торт. Танечка, до вечера еще много времени, день такой хороший, давай погуляем?

— Барышни, могу пригласить вас в какое-нибудь заведение! — подмигнул Николай.

Таня смущенно переминалась с ноги на ногу, теребила шнурки нотной папки.

— Что ты, Танечка? — удивилась Ксения.

— Родичи, не обижайтесь, но меня ждут, — смущенно пояснила Таня и едва повела глазами в сторону юноши с букетом белых гвоздик.

— Познакомишь? — улыбнулась Ксения.

— Олег, иди сюда! — крикнула Таня парню.

Тот с готовностью подбежал — смущенный, счастливый.

Николай протянул ему руку — ну, будем знакомы! взглянул строго, требовательно: ты, парень, смотри, дочь у меня одна, притом любимая!

Невысокий Олег — совсем мальчишка — окончательно смутился и сунул Тане белое облако махровых гвоздик.

— Мам-пап, мы пойдем, ладно? — улыбнулась Таня.

Ксения невольно залюбовалась дочерью — красивая, и так похожа на отца! Если Коля в молодости чем-то смутно напоминал льва, то Таня сейчас похожа на львенка: большелобая, глазастая, волосы кудрявятся золотой львиной гривой. И как ей идет это белое платье в горошек (Ксения сама сшила его дочери на день рождения), и черные лаковые туфельки с пряжечками.

— Приезжайте завтра с Олегом к нам на дачу? — предложила Ксения.

Таня помотала золотоволосой копной:

— Не получится, мам, завтра велопробег, мы с Олегом участвуем. Приеду к вам в понедельник!

Ксения вздохнула: характером Таня тоже пошла в Колю — упрямая, независимая, такую не переубедишь.

Подхватив своего верного рыцаря, Таня (юность, легкость, взбалмошность! в облаке свежих тугих гвоздичек) помчалась навстречу лету и счастью. Родители еще долго смотрели Тане вслед, пока ее лаковые пряжечки не скрылись за поворотом.

— Этот Олег — славный парень! — заключила Ксения. — Скромный, и глаза хорошие!

Николай пожал плечами:

— Поживем-увидим!

— Ой, Коль, ты всегда такой недоверчивый!

— Ты зато больно доверчивая, — хмыкнул Николай. — Ну что, Ксюта, было у меня две барышни, осталась одна! Барышня, разрешите вас пригласить на свидание?

Ксения серьезно кивнула: разрешаю! и взяла Николая под руку.

Ленинград шумел автомобильным гулом, гудками трамваев, птичьим щебетом, сверкал золотыми куполами соборов, свесившимся в Фонтанку солнцем. Горожане, радуясь погожему выходному дню, отдыхали, гуляли в парках.

Николай с Ксенией зашли в Летний сад, который обрадовался им как старым друзьям — отозвался, зашумел навстречу. У входа мороженщица торговала мороженым, из репродуктора неслась популярная в тот год «Рио-Рита».

Услышав песню, Ксения встрепенулась, повела плечиком — а хорошо-о! Она радовалась солнцу, молодой листве, любимому Коле и новеньким (в них было так удобно идти по аллеям!) туфлям фабрики «Скороход», похожим на Танечкины, только без пряжек; а еще новому платью, которое ей — она знала точно! — очень идет. На ней в этот день, как и на Тане, тоже было милое платье в горошек, но черное (месяц назад, удачно купив два симпатичных отреза тканей, Ксения сшила из них платья: дочери — светлое, себе темное в белый горошек).

Николай усадил Ксению на лавочку у пруда и принес ей мороженое. Ксения запрокинула голову вверх — ух, какое чистое-чистое, пронзительно голубое небо, только белые облачка плывут, как вон те лебеди по старому пруду, что напротив скамеечки. Прохладная сладость мороженого, томность фокстрота и Колины глаза… Смотрит на нее так по-особенному. Значит, заметил и новое платье, и туфли!

— Колька! — Ксения легонько, носочком туфельки задела краешек ботинка Николая.

— Ну что? — откликнулся Николай.

— А ничего! — то ли от мороженого, то ли от наплывающей с утра радости Ксения ощущала себя девчонкой — а девчонкам, что ж, все можно! — и она, совсем как в детстве, показала ему язык. То-то же! Вот так!

Намотали кругов по саду (даже статуи от них устали — сколько можно ходить туда-сюда!) и вышли через другой вход — со стороны набережной. А там тоже продавали мороженое.

Николай подмигнул Ксении:

— Еще по эскимо?

Ксения кивнула:

— А давай!

С мороженым вышли на Фонтанку, где плавилось солнце и нежились утки.

Гуляли-гуляли по городу, а устав, зашли в ту кондитерскую, где до революции старшие Ларичевы заказывали пирог «Двенадцатой ночи». Здесь теперь была пирожковая. Николай принес кофе и поставил перед Ксенией здоровущую тарелку с румяными братцами-пирожками.

Сидя за столиком у огромного панорамного окна с видом на улицу, Ксения увидела в окно, как старичок с тростью ведет на поводке смешную таксу. Такса была такая длинная, чуть не длиннее тросточки. А в доме напротив, из окна на третьем этаже, симпатичная девочка пускала зеркальцем солнечного зайца. Ой! — девочкин заяц проскакал по собачьей морде, а потом прыгнул Ксении на лицо и побежал по столику.

— Возьмем еще пирожков с собой? — предложил Николай.

Подхватив кулек с пирожками, они вышли из пирожковой и, увидев на углу громыхающий трамвай, не сговариваясь, заскочили в него.

— А куда едем-то? — засмеялся Николай

— А неважно! — махнула рукой Ксения. — Давай в Коломну, до Тургеневской площади! Такой красивый маршрут!