Ирина Романова - Я зарекалась любить Страница 9

<center>***</center>

Подходя к припаркованному недалеко от подъезда автомобилю, я сразу увидела широкую улыбку Бориса. Причем, чем ближе я подходила, тем шире он улыбался.

- Доброе утро, - проговорил он, открывая передо мной пассажирскую дверь.

- Доброе, - я не смогла сдержать улыбки.

Надо признаться, что я совершенно не обдумывала предстоящий разговор со своим бывшим гражданским мужем. Откладывала до последнего. И сейчас я очень надеялась, что блондин избавит меня от разговоров, и я смогу погрузиться в свои мысли.

- Куда едем? – спросил он, заводя автомобиль.

Я назвала адрес, и мы, выруливая на шестиполосный проспект, влились в бесконечный поток машин, такой характерный для Питера даже в выходные дни.

- Давно здесь живешь? – спросил он, перестраиваясь в среднюю полосу и включая радио. Должна сказать, что вел автомобиль Борис аккуратно, даже в сравнении со мной. Я, будучи трусихой от рождения, всегда переживала из-за превышения скорости. Моргая поворотниками автомобиля, часто боялась перестроиться, доставляя тем самым много неудобств едущим по соседству автомобилям. Но он, казалось, не испытывал никакого дискомфорта, плавно ускорялся и останавливался, движения многотонной махины я даже не ощущала.

- Сразу после школы приехала поступать в институт, - «побыть наедине с собой мне не удастся», - подумала я.

- Откуда?

- Из небольшого провинциального городка на юге России.

- А я местный, - ответил Борис, хотя я не спрашивала.

Воспользовавшись секундной паузой, я потянулась к динамику и сделала громче.

- Отличная песня, - проговорила я, хотя пел неизвестный мне исполнитель на французском языке.

Французский я не знала, да и подпевать не собиралась. Отвернувшись в окно, я ушла в себя. Неоднозначные чувства раздирали мою душу. Наравне с клокочущей обидой и чувством униженности, слабости, ничтожности, я испытывала злость. Дикую, жгучую, животную злость. Хотелось обидеть его, сделать ему больно за бесплодно потраченные годы на ненастоящие отношения, унизить, заставить страдать. Страдать так, чтобы он бесконечно сожалел о сделанном, чтобы сердце его разрывалось на части, когда он, обессиленный, упадет на колени, и, зарывшись в волосы руками, начнет рыдать. Чем больше мы приближались к моей прошлой жизни, тем воинственнее я была настроена. Выходя из машины, я гордо подняла голову, говоря самой себе, что я не буду реветь, я выдержу это с достоинством.

Борис тактично предложил подождать меня в машине, чему я была очень признательна: не хотелось, чтобы он стал свидетелем самого болезненного разговора в моей жизни.

Поднявшись на нужный этаж, я позвонила в дверь. Я имела ключи от квартиры, но не собиралась открывать дверь сама, мало ли что там внутри. Пусть сначала оденутся. Но бывший оказался дома один, широко открыв дверь, он впустил меня.

- Привет, - сухо поздоровалась я и, не разуваясь, направилась к шкафу за своим чемоданом.

- Привет, - проговорил он. Он явно чего-то от меня ожидал.

- Скандалить я не буду, - сказала я, быстро скидывая содержимое полок в чемодан.

- У тебя нет ко мне никаких вопросов? – удивленно спросил он.

- Только один, - повернулась я к нему, - как долго это продолжается?

- Чуть больше года, - «больше года», - эхом отразилось у меня в голове.

- Значит, - я медленно стала подходить к нему, - когда в прошлом году мы ездили знакомиться с моими родителями, и мама весело щебетала о том, какая мы замечательная пара, какие красивые дети у нас будут, ты уже имел ее?

Он молча поджал губы и опустил голову. Не выдержав его слабовольную неспособность признать свое вранье, я подошла к нему вплотную и со всех сил дала первую и самую звонкую в своей жизни пощечину. Он явно этого не ожидал. Приложив руку к покрасневшей щеке, он произнес:

- Прости, я не хотел, чтобы ты так об этом узнала.

- Она знала о моем существовании? – «это уже второй вопрос», - шипело мое подсознание.

- Да, - ответил он и снова опустил глаза в пол.

- То есть я единственная, кого обманывали в этом треугольнике, - я со злостью начала снимать вешалки с платьями с перекладины и бросать их в чемодан.

Он ушел на кухню. Я выдохнула и опустила плечи. Собрав по крупицам свое достоинство, я застегнула чемодан и достала большую дорожную сумку, куда я сложила косметику, часть обуви, фен, плойку и прочую девчачью ерунду. Сорвав в коридоре с петель свой пуховик, куртку и плащ, я, уходя, проговорила, что за остальным приеду через неделю. Оставалось еще забрать обувь и книги. Он не пытался меня остановить. «Вот и все. Хорошо, что делить нечего», - подумала я. Квартиру мы снимали; автомобиль принадлежал ему, я изредка каталась на нем, когда в дружеских компаниях он предпочитал выпить; детей не было.

- Вот и все, - проговорила я вслух, прислоняясь к зеркалу лифта. Закрыла глаза. Слез не было.

Выходя из подъезда, я вдохнула полной грудью и выдохнула через рот. Чемодан я катила на колесах, сумку перебросила через плечо, верхнюю одежду несла в руке. Борис, увидев меня, бегом направился ко мне, выхватывая из рук вещи, чему я была весьма признательна: мое хрупкое телосложение с трудом переносила подобную ношу.

- Все хорошо? – спросил Борис, пристегивая свой ремень безопасности.

- Хорошо, - соврала я ему.

«Все будет хорошо. Должно быть хорошо», - проговорила я про себя.

Тронувшись, мы выехали из двора.

Всю дорогу обратно Борис развлекал меня непринужденными разговорами о строптивости погодных условий Петербурга, временами пытаясь шутить. Я слушала его в пол-уха, изредка поддакивая, разговаривать мне не хотелось. Я всматривалась в окно, наблюдая, как серо-черные тучи образуют плотную простынь, грозясь обрушиться мокрым ливнем на бетонный асфальт печального для меня города.

- Я помогу тебе поднять вещи, - сказал Борис, вытаскивая из багажника мой чемодан.

- Спасибо, я справлюсь сама, - мне не хотелось пускать его в квартиру, это тянуло за собой предложение попить чашку чая и никому не нужные разговоры о жизни. Хотелось побыть одной. Борис стоял в замешательстве, его карие глаза просто буравили меня. Понимая, что кажусь ужасно неблагодарной, я продолжила.