Невыносимое счастье опера Волкова - Алекс Коваль Страница 9

– Я вроде и так все по порядку рассказываю, товарищ полицейский, – разводит руками бабулька-божий одуванчик. – Говорю же, два дня уже не могу добиться, чтобы меня приняли. Беспредел какой!

– Иван. Лучше зовите меня Иван, бабусь. И не переживайте, специалисты до этого были заняты, но сейчас мы с вами разберемся и постараемся вам помочь. Итак, – деловито щелкнул ручкой наш наивный молодой, – скажите мне для начала, где вы последний раз видели своего Петра Митрофановича? При каких обстоятельствах?

– Так говорю же, два дня назад. На заборе сидел Петька мой.

В кабинете повисла тишина.

Не выдержав, я оторвал взгляд от бумаг. Мы с Германом переглянулись.

Я поджал губы, чтобы не растянуть издевательскую лыбу, и старательно, уже пятый раз, бросился вчитываться в одно и то же предложение в рапорте. Выходило скверно, уши слушали прелюбопытнейший диалог за соседним столом.

Идеальный рассказ для сборника ментовских перлов.

– На заборе? – переспросил молодой, очухавшись от шока. – То есть прямо на заборе?

– Ну! Да-да, на заборе. Сидел и таращился в сторону сада соседки Марфы Петровны, потаскун! А она еще непутёвая такая. Вредная, любопытная, завистливая! Петьку моего когда увидела, давай себе такого же искать!

– К-какого такого?

– Породистого.

Я прыснул со смеху.

Герыч уже почти под стол залез, сгибаясь в беззвучном смехе пополам.

А Рыба выпучил глаза в нашу сторону, мол, чего происходит, парни?

– Стоп, бабуль, это как-то относится к делу?

– Не знаю, вы полиция, вы мне и скажите! Мож, она его и украла? Своего не нашла, так моего решила забрать? Разобраться надо, Иван…

– Кого?

– Да как кого? Петра Митрофановича моего! Ваня, вы меня слушаете?

Ваня-то слушал, но Ваня точно ни черта не понимал! В глазах нолики, котелок дымит, а сердце зависть распирает от того, какая у “старика” Петра Митрофановича насыщенная жизнь.

– Эм… – зыркнул в мою сторону коллега.

Я, откашлявшись в кулак, пожал плечами, разводя руками, мол, не в моей юрисдикции, дружище. Молодой нахмурился:

– Ладно. Понял. Так и запишем. На заборе… А… внешне описать могем, бабуль, Петьку вашего?

– Еще бы не могем! Черный. Глазищи зеленые, морда наглая…

– Зеленоглазый брюнет, значит. Все?

– А! Еще усы! Усы у него шикарные. Дли-и-нные такие, дворовым на зависть.

– Кхм… усы. Записал. Ну, а рост, вес, может, там особые приметы какие у вашего Петра есть? Хромота, глухота, слепота…

– Иван, милок, а глупость считается за особые приметы? Он у меня безмозглый, во! – стучит по столу бабулька. – Как пробка! Я ему говорю одно, а он все равно делает, как ему угодно! Сказала, сидеть дома, так нет же, он пошел по бабам! Весна, чтоб ее…

Все. Финиш!

Мы с Германом дружно в голос начинаем ржать, закатываясь. А Рыбкин в полнейшем шоке таращится то на нас, то на “клиентку”. У парня явно только что сломалась парочка шаблонов. Не знает, бедолага, то ли продолжать держать лицо, то ли у виска покрутить.

– Зеленоглазый брюнет с усами, с особой тягой к женскому полу… – гогочет Герман.

Такой себе, конечно, “портрет” вырисовывается. С таким даже к нашим “художникам” идти страшно. Оборжут на весь отдел, пока ориентировку составлять будут.

Видать, и до Вани это дошло, потому что прозвучало в мой адрес растерянное:

– Виктор Денисыч…

– Да, Иван Максимыч? – давясь смехом, беру себя в руки.

– Что происходит?

Прокашлявшись, только собираюсь по чесноку признаться, что ищем мы не мужика, а кота, когда в кабинет заглядывает один из наших следаков со словами:

– Герыч, я к тебе с заявой… о-о, кота ищешь, Рыба? Молодцом!

Этому “молодцу” понадобилось пару длинных секунд, чтобы переварить. Зато когда дошло, его лицо вытянулось от удивления. Округлив глаза, Рыбкин зыркнул в сторону бабульки-одуванчика и спросил просевшим до хрипящего визга голосом:

– Так вы про кота, что ли, говорите?!

– Ну. Про него родимого. Погодь, а ты чего думал, Иван? – удивилась “клиентка”, а мы с Германом пустились в новый круг безудержного веселья. Дураки, что поделать. Но будет нашему молодому хороший урок, как отлынивать от работы и строить бабам глазки во время рабочей смены. И нет, я уже свою порцию преступников переловил и пересажал – мне можно.

– Очень смешно, придурки! – буркнул Рыба, скомкав бумажку, на которой успел уже накидать “портрет” пропавшего, швыряя в урну и хватаясь за новый лист. Стрельнул взглядом сначала в сторону Германа, потом уничижительно на меня и, совладав с эмоциями, начал по новой:

– И так. Кот. Начинаем с начала бабуль…

Он серьезно его искать собрался, что ли? Спросить я не успел да и при “клиентке” как-то моветон. Мой телефон, лежащий на столе, завибрировал. Взгляд на экран – а вот и мелкая. Выхожу из кабинета, прикрывая дверь, отвечая и с ходу в лоб получая обнадеживающее:

– Чип, у нас проблема!

– А?

– Ну, то есть у тебя. У тебя проблема.

– И тебе привет, Ру. И я соскучился, Ру. У меня все хорошо, да, спасибо. А у тебя?

– А, да, приветик!

– Хорошо, хотя бы так, – присаживаюсь на подоконник, приготовившись к полному армагеддону. – Ну и-и? Что на этот раз стряслось, беда?

– Кран. Сорвало. Кухню… м-м, затопило.

– То есть как затопило?!

– Совсем чуть-чуть…

– Ру! – вздыхаю, потирая переносицу.

– Ла-а-адно, не чуть-чуть, а просто совсем.

– Руслана, блин!

– Не рычи на ребенка! Я тут совсем не при чем, но ты можешь сказать мне “спасибо”, я не по годам умная, между прочим! Перекрыла краны и спасла большую часть твоего дома. А еще я погуглила, и Гугл сказал, что кран может сорвать, так, погоди… ага, так вот: “в результате гидроудара, неправильной установки либо износа смесителя”, вот!

– А теперь спроси у Гугла, на сколько дней ты теперь наказана.

– Э-э-й! Протестую! За что?!

– За сломанный кран и затопленную кухню.