Год, когда я влюбилась (ЛП) - Соренсен Джессика Страница 9

Мужчина пришел в ярость и вызвал полицию. Полиция составила рапорт, но я думаю, что они сочли это забавным, потому что они продолжали шутить о фетишах розового куста, когда делали записи.

— Ты позвонишь мне после того, как поговоришь с ними, правда? — спрашиваю я ее.

— Конечно, — обещает она. — Дай мне немного времени и я тебе сразу перезвоню.

После того, как мы прощаемся, я заканчиваю разговор и убираю телефон. Затем я замолкаю, не зная, что сказать Кайлеру. Я вроде как просто хочу оставаться так до конца поездки, чтобы ничего ему не рассказывать, но Кайлер решает нарушить молчание.

— Я всегда знал, что Линн была той еще стервой, но не думал, что все настолько плохо. — Его хватка на руле крепче, когда он бросает на меня взгляд. — Иза, мне так жаль, что тебе пришлось пройти через все это.

Пожимаю плечами, изображая полное безразличие, хотя внутри я — кучка бодрых, накачанных сахаром обезьян.

— Это не твоя вина.

— Я знаю, но… — с его губ срывается оглушительный вздох. — О том, что Ханна сказала ранее, я хочу быть с тобой честным, хорошо?

Тпру. Мы-таки пришли к этому. Именно сейчас.

— Я просто хочу, чтобы ты знала, что я никогда не называл тебя неудачницей. — Он делает паузу, и я начинаю благодарить его, но затем он добавляет: — Но…

Достойное презрения «но» — слово, которое люди используют, прежде чем сказать что-то, что вы, возможно, не захотите слышать.

— Я никогда по-настоящему не пытался остановить тех, кто говорил что-то плохое о тебе. — Его голос мягкий, скрывающий неловкость ситуации.

Не знаю, что сказать. Отчасти мое увлечение Кайлером было вызвано тем фактом, что я думала, он заступается за меня, как тогда, когда Ханна дразнила меня и он вмешался. Или когда его друзья загнали меня в угол и он заставил их оставить меня в покое, сказав, что они опаздывают на тренировку. Втайне я всегда представляла его рыцарем в сияющих доспехах, который заставлял всех перестать смеяться надо мной, даже когда меня не было рядом, чтобы это услышать.

— Иза. — Его осторожный тон заставляет меня застыть. — В прошлом я делал некоторые вещи, которыми не горжусь, но я хочу, чтобы ты знала, что я больше не такой.

С каких это пор? С тех пор, как я вернулась из Европы с новым имиджем? С тех пор, как я стала, как выразилась Индиго, «горячей штучкой»? Я хочу спросить его, но боюсь, что мне придется наблюдать, как он ерзает на сиденье и подбирает ответ. Что его реакция сокрушит последние пять лет, которые я провела, мечтая однажды быть с ним. Именно эти мечты-фантазии о другой жизни помогли мне пережить одни из самых тяжелых дней в старшей школе. Я всегда убеждала себя, что однажды я изменюсь, все это увидят — Кайлер это увидит — и моя жизнь наладится.

Но сейчас я сижу здесь с ним, полностью изменившись и все же моя жизнь разваливается на части.

— Я иногда наблюдал за тобой, когда ты рисовала на балконе, — признается он. — Ты неизменно интересовалась этим. Я завидовал тому, как ты можешь вот так отключаться от всего. Мне всегда было очень трудно не обращать внимания на то, что люди делали, думали, говорили.

— Я не всегда была сосредоточена на своих рисунках, — признаюсь я. Внутри меня порхают святые купидоны и шоколадные сердечки. Кайлер наблюдал за мной так же, как я за ним? — Иногда я просто притворялась, что это так, когда… когда я беспокоилась, что ты можешь меня увидеть.

На его лице появляется улыбка.

— Значит, ты тоже наблюдала за мной?

Я закатываю глаза.

— Ты и так знал, что я это делала.

— Нет, не знал, — пытается солгать он. Но когда я бросаю на него скептический взгляд, он сдается. — Хорошо. Хорошо. Я действительно знал, но мне нравилось знать, что ты знаешь. Это помогало мне чувствовать… — Он колеблется. — …себя особенным.

Смех срывается с моих губ и я прикрываю рот рукой.

— Извини. Я не хотела смеяться. Ты только что сказал «особенный», и это прозвучало так…

— Ну говори. — настаивает он. Когда я качаю головой, он протягивает руку и щекочет мою ногу. — Давай же. Ты не можешь смеяться над таким парнем и не объяснять почему.

Я делаю одно из своих печально известных свиных фырканий.

— Кайлер, остановись! — Я плачу сквозь смех.

— Нет, пока ты не скажешь мне, почему ты смеешься. — Его пальцы легко скользят по моей ноге, пока я, наконец, не вскидываю руки в воздух, сдаваясь.

— Хорошо. Я рассмеялась, потому что это прозвучало как реплика из дрянного романтического фильма. — Я вытираю слезы смеха с глаз.

— Но это вроде как сработало, не так ли? — Его губы растягиваются в усмешке. — Ты довольно милая, когда так сильно смеешься, особенно со всем этим фырканьем. Это было очень привлекательно.

Я игриво шлепаю его по руке.

— Неважно. Мне нравится мое поросячье фырканье.

— Мне тоже, — говорит он искренне. — Это так реально. Многие девушки издают такой пронзительный фальшивый смех.

Я знаю, о каком смехе он говорит, потому что Ханна делает это все время.

На его лице появляется чрезвычайно напряженное выражение. Я понятия не имею, что он собирается сказать, но я задерживаю дыхание в ожидании. Однако, прежде чем он успевает что-либо сказать, мой телефон пиликает и портит момент.

— Это моя бабушка, — говорю я и отвечаю на звонок.

— Хорошо, я обо всем позаботилась, — торопливо говорит она. — Пока ты останешься со мной.

— Пока? — спрашиваю я в панике. — Значит ли это, что мне, в конце концов, придется вернуться?

— Нет, это означает, что на данный момент твой отец согласился, чтобы ты осталась со мной, пока все не успокоится, — объясняет она. — Однако мне придется сразиться с ним, как только Линн вмешается. Я в этом уверена. Но я буду бороться с этим. Не позволю тебе вернуться в тот дом. Но мне нужно, чтобы ты кое-что сделала для меня. Мне нужно, чтобы ты вела себя как можно лучше. Последнее, что нам сейчас нужно, — это дать им все, что они могут использовать против нас.

Я беспокоюсь о том, как это скажется на ее здоровье.

— Ты уверена, что хочешь в это ввязываться? Не хочу, чтобы ты нервничала.

— Нервничала? Будет облегчением узнать, что ты вдали от всего этого дерьма, — отвечает она как ни в чем не бывало. — Я и так провела много ночей, беспокоясь, все ли с тобой в порядке.

— Что, если они позвонят в полицию и заявят, что я сбежала? — нервно спрашиваю. — Я не хочу, чтобы у тебя были неприятности.

— Они не собираются вызывать полицию, — настаивает она. — Возможно, они и угрожали тебе этим, но у меня такое чувство, что, если бы они это сделали, у них было бы больше проблем, чем у тебя.

Тяжкий груз спадает с моих плеч, но я не могу не задуматься…

— С чего бы им попадать в неприятности?

— По многим причинам, дорогая. Например, если бы я сообщила о них как о невнимательных, жестоких родителях. И ты сказала мне, что она схватила тебя, верно?

— Все не так уж плохо, — тихо говорю я, обхватывая пальцами запястье.

— Мне все равно, насколько это плохо. Она не имеет права тебя хватать, — говорит она. — Плюс, есть вся эта история с компанией твоего отца.

А?

— О чем ты говоришь? Что происходит с компанией моего отца?

— Ничего такого, о чем тебе стоило бы беспокоиться, — поспешно отвечает она. — Послушай, мне нужно идти. Я готовлюсь пройти через охрану. Я буду дома около одиннадцати и мы еще поговорим. Не хочу, чтобы ты сидела без дела и переживала из-за всякой ерунды. Выйди и проветрись. Может быть, ты могла бы попросить этого парня Кайлера сводить тебя в кино или еще куда-нибудь. Держу пари, это было бы отличным развлечением.

Я сопротивляюсь желанию прикрыть трубку. Кайлер, вероятно, уже все равно слышал все, что она сказала.

После того, как я вешаю трубку, Кайлер подтверждает мои подозрения, что он подслушал каждое неловкое слово, сказанное моей бабушкой Стефи, когда он поворачивается ко мне и говорит:

— Она хочет, чтобы я сводил тебя в кино, да?

Я чувствую, как мои щеки горят.