Чокнутая будущая (СИ) - Алатова Тата Страница 9

В ушах громыхнул смех в зале, а ноздри защекотал запах успокоительных капель бабушки.

— А я с детства ненавижу халву, — совершенно неожиданно и очень серьезно ответил Антон. — Она к зубам липнет.

— Спасибо, что поделился, — важно кивнула я и все-таки продолжила свой путь дальше.

Влево. Вправо. Влево. Вправо.

Гамлет Иванович, бог шаурмы нашего рынка, встретил меня распростертыми объятиями.

— Славушка, девочка, — бархатно замироточил он, — красавица моя жгучая, ягодка моя сладкая, ласточка моя вороная, проголодалась, милая?

Я охотно расцеловала его в обе щеки.

Здесь, в пропахшей луком и пряностями кафешке, прошла половина моего детства. Бабушка оставляла меня с Гамлетом Ивановичем, когда ей требовалось отлучиться по делам, я ревела над его сладостями, когда меня дразнили в школе, и с ним же мы проводили бабушку в последний путь, намертво сцепившись ладонями.

У них был какой-то невозможный куртуазный роман: он угощал ее виноградом, а бабушка его — помидорами со своего огорода. По утрам они подолгу пили кофе из крохотных чашечек и курили длинные ароматные сигареты, по воскресеньям он приходил к нам на пироги.

— Это, стало быть, — тут Гамлет Иванович сграбастал Антона в могучие объятия, — твой муж?

Он дулся на меня целую неделю из-за того, что я не позвала его на бракосочетание с Алешей. Напрасно я убеждала его, что это тестовая свадьба, первая, не стоит преувеличивать ее значимость. В итоге я клятвенно пообещала, что в следующий раз Гамлет Иванович обязательно станет моим посаженным отцом, на том мы и примирились, выпив домашнего терпкого вина и закусив его мандаринами.

— Его брат. — Антон, не готовый к столь радушному приему, ужом вывернулся из южного гостеприимства и огляделся.

— Ну, тоже хорошо, — пророкотал Гамлет Иванович, чмокнул меня в макушку и скрылся за ширмой, спеша побыстрее накормить свою ягодку и ласточку.

Кафешка была пластиково-дешевая, зато чистая и очень яркая. Гамлет Иванович был космополитом, и позолоченные статуэтки будды соседствовали с индийскими слонами, дагестанские ковры конкурировали за внимание с армянскими пейзажами.

— Любопытно, — пробормотал Антон и неуклюже опустился в кресло, утонув в подушках. — А где меню?

— На улице, — пояснила я, — на вывеске. Шаурма, шашлык, пиво — так там написано.

Я фигурно изогнулась на своем стуле, мимолетно проверив, не потеряла ли пион по дороге сюда. В кафешке были только два работяги, погрузившихся в политические споры под пиво, и официантка подмигнула мне, не отвлекаясь от сериала в своем телефоне.

— А вот, — я указала на большой и, увы, неумело нарисованный портрет, который некоторые недоброжелатели даже именовали мазней, — изволь познакомиться. Моя бабуля.

Антон внимательно посмотрел на изображение смуглой женщины со смахивающим на баклажан носом и такими густыми бровями, что казалось, будто они вот-вот захватят мир. Гамлет Иванович сотворил сие произведение антиискусства в приступе тоски, и я очень уважала это стихийное проявление чувств.

— А где дедуля? — спросил Антон.

— Почил до моего рождения. В нашей семье первые мужья долго не задерживаются. Кто в могилу, а кто в бега. Поэтому мы их подолгу при себе не держим. Из милосердия.

— И какой срок ты отмерила Лехе? Как карты лягут?

А это, милый, может зависеть от тебя, едва не ляпнула я.

Но перевернутый паж мечей советовал держать язык за зубами, и приходилось то и дело одергивать себя.

— Как карты лягут, — легко согласилась я.

Пришел Гамлет Иванович с фруктами и кофе.

— Брат супруга нашей Славушки — мой брат, — торжественно провозгласил он.

Антон, кажется, новому члену семьи не слишком обрадовался и ответил неуверенной фальшивой вымученной улыбкой. Гамлет Иванович посмотрел на него огорченно, но не стал настаивать на дальнейших братаниях и снова скрылся за японской ширмой.

— Это твой родственник? — спросил Антон.

О, да. Нас, мордву, от армян просто не отличить. Один народ!

— Сосед. Я живу на улочке за рынком, тут семь минут на каблуках.

— Серьезно? И Леха согласился переехать в такую глушь?

— Неа. Я живу то там, то сям.

— Очень мудро с твоей стороны принимать Леху порционно. В больших дозировках он крайне утомителен.

— Дело не в Алеше, — объяснила я, жмурясь от сладости инжира. — Просто я до беспамятства люблю наш с бабушкой дом. Там у меня сад. Не представляю, как можно все бросить и уехать в квартиру. А Алеше от меня неудобно добираться до театра.

— Потому что Его Величество слишком ленив, чтобы получить права и сесть за руль.

— Он невозможно талантлив, разве это не чудо?

— Чудо, что все его женщины с готовностью бросаются решать все его проблемы. Ты примчалась ко мне, потому что Лешеньке понадобился гроб, разве это нормально?

— Зависть плохое чувство, черное, — я сгладила резкость мягкой улыбкой. — Они ставят Вия, как там обойтись без гроба, вот скажи мне?

Антон был равнодушен и к моим резкостям, и к улыбкам. Он пил кофе, глазел на бабушкин портрет, и было совершенно непонятно, что у него за мысли бродят в голове.

Ужасно неприятно, что нет никаких подсказок. Только представьте, как было бы удобно всем жить, если бы наши мысли выскакивали всплывающими строчками над бровями.

— Так он еще и летать будет? Точно не дам, расколошматят к чертям.

— А что, ты собирался его продать после того, как спектакль уйдет из репертуара? Возможно, даже с наценкой: гроб, который выступал в театре! Разумеется, быть похороненным в нем должно быть дороже.

— Мирослава, если Лехе понадобился гроб, то пусть он его покупает. Так и быть, я сделаю по-братски скидку в десять процентов.

— Какая щедрость! — я преувеличенно восторженно округлила глаза. — Лично Алеше гроб, к счастью, пока без надобности. Это дань искусству, понимаешь?

— Понимаю. Но гроб не дам.

Я загрустила.

Наш разговор, кажется, совершенно не желал складываться.

— Мезевок аш тият, — вздохнула я и перевела с мокшанского, пока Антон не решил, что я перешла на тарологические проклятия. — Что же, тут ничего не поделаешь. На нет и суда нет. Как хочешь, милый Антоша, а я-то в тебя так верила! И Алеше всегда говорила, как сильно повезло ему с братом.

Тут он перевел взгляд с портрета на меня и рассмеялся.

— Ну Мирослава, — сказал он с укоризной, — даже моя племянница Арина куда ловчее манипулирует людьми. А ей всего девять лет!

— Да, — согласилась я охотно, — с манипуляциями у меня выходит не очень. Особенно не очень — с тобой. Учитывая все, что между нами будет.

— Что между нами будет? — кисло спросил он. — Это опять про твои гадательные глупости?

— А вот не скажу. А вот и не глупости! Впрочем, тебе еще предстоит смириться со мной и твоей судьбой.

— Боже мой, — он явно пришел в раздражение, но, к счастью, тут появился Гамлет Иванович и принялся расставлять тарелки.

Я сглотнула.

Конечно, был шашлык, разве можно иначе.

Были рулетики из баклажанов, ека с зеленью и сыром и разноцветные шарики пхали, которые я обожала.

Гамлет Иванович бестрепетно достал из шкафчика бутылку своего вина и рюмки, после чего сел за наш столик.

— Ну, за знакомство, — провозгласил он.

— Я за рулем, — прохладно отозвался Антон.

— А я нет, — оживилась я.

Гамлет Иванович разлил нам в две смешные пузатые рюмки, почему-то он не любил винных бокалов.

И мы выслушали длинный витиеватый тост о том, что человек без семьи — это виноград без лозы.

Я жадно бросала взгляды на еду и ерзала.

Антон сидел неподвижно. Может, Гамлет Иванович своей витиеватостью вогнал его в анабиоз, вполне вероятно.

Бабушка всегда говорила решительно: «ну, будет», а он ей отвечал: «не дождешься».

После чего они, наконец, чокались.

Я прерывать разглагольствования о виноградных лозах не решалась.

К счастью, все рано или поздно заканчивается, и даже этот тост подошел к завершению. Мы выпили и взялись за приборы.