Наталья Дубина - Музыка звездного света Страница 9

Оказывается, это совсем не здорово, когда вокруг становится чуть тише, чуть

спокойнее. Раньше я изредка мечтала об этом. Выходит, что зря. Сашка с Юрой были

хорошей парой, это видно. Юрка понимал все Сашкины шутки, здорово шутил сам.

Наверное, мне стоило порадоваться за нее. Все ее мимолетные влюбленности позади.

Юрка — это надолго. Но мне было больно представлять их вместе. Им-то хорошо, а

мне каково? Я села на подоконник, обхватила колени руками, а носом уткнулась в

стекло. И неожиданно для себя заревела. Никому я не нужна, никогда я в жизни не

влюблюсь. Так состарюсь и умру, в полном одиночестве. А Сашка после свидания

придет поздно и даже не подумает заглянуть ко мне. Я посмотрела на стол, на

котором были навалены учебники. Готовить уроки не хотелось, есть не хотелось,

быть не хотелось. Пустота.

Я смотрела в окно, и на моем море был штиль. Изредка пролетали чайки, и

совсем не дул ветер. Обездвиженные парусники простаивали вдали от берега. Люди

на берегу провожали тех, кто уплывал в прошлое, и не замечали друг друга. Море

перестало быть соленым, оно становилось пресным, остывшим, неживым.

Темнело, но я не включала свет. Родителей дома не было — вчера они

собирались в гости. В мире больше никого не осталось, кроме меня. Во дворе

зажглись фонари, и через какое-то время я увидела Сашку с Юркой. Они шли по

тропинкам, и я слышала далекий гул их беседы. Потом они обнялись и долго

целовались. У меня сжалось сердце, но отвести взгляд не получалось. Сашка с

Юркой расстались, расцепив ладони в последний момент. Сашка скрылась в подъезде,

а Юрка еще какое-то время смотрел на закрытые двери, а потом пошел прочь, вжав

голову в плечи. Я все ждала, когда включится свет в Сашкиной комнате. Но свет не

включался. Вместо этого Сашка вышла из подъезда (наверное, ждала, пока Юрка

уйдет на порядочное расстояние), воровато оглянулась и побежала ко мне. Я

спохватилась — сама зареваная, уроки не сделаны, ужин не разогрет! В то же время

мне стало гораздо легче, и я побежала открывать Сашке дверь.

— Не стоит благодарностей! — заявила Сашка с порога.

— За что это? — удивилась я.

Сашка встала по стойке смирно и продекламировала:

— За урегулирование мировой экономической ситуации! За спасенных белых

медведей на северном полюсе! За стабильную смену времен года! — а потом добавила

спокойнее: — Я не голодная, но чай буду.

Я кивнула и побежала ставить чайник. Сашка в моей комнате посмотрела на

разбросанные учебники и плюхнулась на вертящийся стул.

— Я устала кошмарно!

— Чем вы там занимались? — ехидно спросила я.

Сашка посерьезнела:

— В догонялки играли. Честно. В парке. Как маленькие. Представляешь? Но так

здорово! — и она мечтательно заулыбалась.

Когда я вернулась с чаем, Сашка уже спала на моей кровати. Я позвонила

Федьке, что она останется у нас. Потом выключила свет и пристроилась рядышком.

А на следующий день Федька меня бросил.

Было это так.

Сначала меня стали вызывать по всем предметам, будто сговорились. Нет, чтобы

Сашку вызвать — она ведь тоже уроков не учила! Но они будто знали, что именно я

самая неподготовленная. Я плавала на уроке физики, прислушиваясь к подсказкам и

повторяя совсем не то, что говорили мне. Еле, на трояк, выкрутилась на уроке

биологии. Но на геометрии я провалилась. Я могла бы, конечно, придумать

доказательство теоремы заново, но для этого был явно не тот день. И, хоть я

немного пришла в себя, но все думала про Сашку с Юркой и что они теперь вместе.

Полученная двойка меня расстроила, и я старалась, чтобы Сашка не заметила, что я

плачу. Но Сашка толкнула локтем и спросила:

— Тин, ты чего?

Я помотала головой. А на переменке подошел Федька и отвел в сторону. Он был

весь перемазан гуашью — наверное, прибежал с рисования.

— Нам надо серьезно поговорить, — сказал он. И, не дожидаясь моей реакции,

продолжил: — Я тебя бросаю. Я полюбил другую.

Одним пальцем Федька дергал хлястик на брюках. Наверное, волновался.

— Вот и хорошо, — успокоила я его.

— Ты не сердишься? — испуганно посмотрел на меня Федька.

Наверное, у меня был слишком несчастный вид, и Федька принял это на свой

счет.

— Нет, Федька, я совсем не сержусь.

— Тогда это тебе, — сказал он и достал из-за спины рисунок.

На нем были мы с Федькой, когда мы гуляли по парку. В руках у каждого была

сладкая вата размером в полнеба. На заднем плане люди (тоже мы с Федькой?)

раскачивались на лодочках.

— Хорошо вчера погуляли, — сказал Федька. — Ну, я побежал? А то у нас уроки

закончились.

— Беги, — сказала я ему и потрепала по шевелюре.

Я смотрела в окно и видела, как Федька выходит из школы с девчонкой его

возраста. Девчонка казалась чуть кругленькой, и у нее была толстенная коса.

Федька забрал у нее портфель, повесил себе на плечи поверх своего и стал похож

на двугорбого верблюда. У всех в жизни все устраивалось. Кроме меня.

Я так переживала по этому поводу, что даже не пошла в столовую. Сашка

осталась грустить вместе со мной. Юрка Угорелов о чем-то беседовал с

одноклассниками, а после уроков они побежали на поле играть в футбол.

И Сашка сказала:

— А мы с тобой пойдем в супермаркет и купим чего-нибудь вкусного. Я

проголодалась. Сидишь тут с тобой, преисполняешься мировой скорбью. Что

случилось-то?

— Просто грустно, — сказала я. — Мне же может побыть грустно?

— Может, — согласилась Сашка и неуверенно добавила: — Даже мне, наверное,

может побыть грустно…

Сашка вздохнула. Она не любила грустить. В супермаркет так в супермаркет,

подумала я. В любом случае, везде одинаково. Ничего не меняется, будь ты хоть в

Африке или на Луне.

Там-то, в магазине, я и увидела _его_. Он стоял у полки с фарфоровыми

чашками, будто настоящее фарфоровое божество. Он повернулся в мою сторону, и мне

показалось, что все это происходило медленно, будто на экране. Серое пальто,

белый шарф. Темные, слегка вьющиеся волосы, лицо… Такое лицо даже придумать

было невозможно. Он был идеален. Я замерла. С мониторов, развешанных по

магазину, лилась музыка про звездный свет. «Люди, которым важно, жив ли ты…»

Во мне будто что-то щелкнуло. Это знак.

Так вот как это происходит, подумала я.

Одна секунда — и ты уже не можешь жить, как раньше.

Мой фарфоровый бог взял в руки чашку с нарисованным вопросительным знаком и