Мариус Габриэль - Маска времени Страница 9

– Могу ли я все это расценить как извинения, доктор Левек?

– Мне не в чем извиняться, – ответил доктор, продолжая изучать Анну. – Знаете, а ведь вы само очарование. Двадцать шесть лет плюс красота. С таким лицом и с такой фигурой вам бы следовало оказаться не здесь, а где-нибудь в Голливуде.

– Похоже на рекомендации хирурга по пересадке органов.

– Издатель послал вас сюда на мою погибель, – с этими словами он немного наклонился вперед. – Но ведь читатели с трудом могут отличить Гаити от Гаваев. Чьи же интересы защищает издатель?

– Прежде всего интересы невинных жертв.

– Кто-то из пациентов умирает и тем самым дает жить другому.

– Убийству детей нет оправданий.

– Гаити – самая бедная и перенаселенная страна в Западном полушарии. – Впервые в голосе хирурга появились гневные нотки. Он продолжал: – Это самая убогая страна на земле, и дети здесь рождаются для того, чтобы жить в аду.

– Но их нельзя лишать шанса на спасение. Вы же избежали подобной участи. Вы выросли и стали выдающимся хирургом.

– Кого же тогда вы хотите уничтожить?

– Только зло, – произнесла Анна еле слышно. – Это чудовищно, что гаитянский ребенок должен умереть, чтобы его американский сверстник обрел зрение.

Кажется, подобное заявление даже повеселило доктора:

– Интересно, а вашингтонская администрация согласна с вами? С превращением России в беззубого нищего для Америки настал золотой век. В сравнении с тем, что делает ваша держава с другими государствами, пересадка почек и прочая мелочь – просто пустяк.

– Оставьте Америку в покое и несите ответственность за себя. Это была целиком ваша идея, и она приносит вам немалый доход. Ведь без денег вы не смогли бы построить такой дом. – Анна сделала широкий жест рукой.

При этих словах лицо доктора помрачнело.

– Знаете, что больше всего задевает меня? Обвинение в том, будто бы я с пренебрежением отношусь к детям Гаити. Что вы знаете о моей работе? Пересадка органов. Здесь моим пациентам она и не нужна вовсе, потому что они умирают в основном от дизентерии и недоедания. Одна же пересадка роговой оболочки глаза в штате Флорида стоит столько же, сколько четыре тысячи упаковок пенициллина здесь, на Гаити. Следовательно, одна загубленная жизнь спасает четыре тысячи других. Это очень хорошая арифметика. Если бы я смог более подробно познакомить вас с сутью дела, то вы бы по достоинству оценили мои усилия…

Наверное, доктору хотелось сказать что-то еще, но он вдруг резко замолчал, и наступила неловкая пауза. Анна подождала еще немного, а затем выключила диктофон и поднялась, чтобы уйти.

– Если вы ничего не хотите добавить, доктор, то тогда мне пора.

В глазах Левека будто вспыхнула искра, и в ответ он промолвил холодно:

– Сядьте.

– Сожалею, но мне действительно надо спешить.

На это Левек ничего не ответил, но в дверях бесшумно появились охранники и, скрестив руки на груди, бесстрастно смотрели на Анну желтыми зрачками своих глаз. Левек, должно быть, незаметно нажал на кнопку вызова.

Неожиданно Анне стало страшно. Из последних сил она старалась скрыть свой испуг.

– Мне удалось собрать материал, которого в основном хватит на статью, – произнесла девушка, удивляясь сама своему спокойному тону. – Я сделала это сегодня утром. Свидетели, имена, даты – короче говоря, все. И копия в любую минуту может быть отправлена куда следует.

Левек слегка улыбнулся:

– А вы все-таки боитесь меня.

– Я говорю серьезно. Материал все равно появится в газетах, что бы ни произошло. И если вы попытаетесь помешать мне каким-то образом, то мою статью прочтут в пять раз больше читателей.

– Поучения лицемера, – сказал Левек и вдруг оживился. – Послушайте, Анна. Напишите про меня книгу. Уговорите Маккензи финансировать ее, и я вступлю с ним в долю. Я могу это сделать даже из тюремной камеры, если уж вам так хочется меня уничтожить.

От неожиданности она даже не сразу нашлась что ответить:

– Простите, доктор Левек, но вы слишком ничтожны для того, чтобы писать о вас книгу.

В следующий момент Анна увидела, как помрачнело его лицо и на нем появилось выражение жестокости. Теперь этого человека ничто не сдерживало, а готовые ко всему охранники способны были на все. Анна уже пожалела о своей опрометчивости. Наконец она пришла в себя и сказала как можно тверже:

– Мне надо идти.

– Чтобы убить меня? Что ж, пойдемте.

С этими словами доктор протянул ей руку. Губы его растянулись в бессмысленной улыбке. От страха она почувствовала сухость во рту, но взяла протянутую руку.

Как ни в чем не бывало он вывел Анну из дома и провел в сад. Мириады насекомых и кваканье лягушек, казалось, заполнили непроглядную бархатную тьму ночи. Но звук барабанов ничто не могло заглушить.

– Слышите эти ритмы? – спросил Левек мягко.

– Это звучит Воду[6]. Я вырос под эти звуки, видел ритуалы, которые сопровождают звуки Воду. Ни одному белому не разрешается смотреть на таинство.

Анна слышала тяжелую поступь охранников у себя за спиной. Ноги, казалось, стали ватными. Она была вынуждена ухватиться за доктора, хотя это прикосновение не доставило ей особого удовольствия.

Они шли в глубь сада, во тьму джунглей, которые Левек создал по особому плану. Анна подумала обо всем, чего она лишится в этой жизни: любовь, прогулка на яхте, Пулитцеровская премия[7], мама. Интересно, кто-нибудь узнает о том, что все-таки произошло?

И вдруг Левек открыл калитку, а Анна увидела за ней улицу. Ее автомобиль, как божественная колесница, несущая спасение, стоял рядом с фонарем.

Доктор повернулся к Анне. Взгляд его по-прежнему блуждал, рот слегка искривился.

– До свидания, – сказал он и крепко сжал ее руку. Она ощутила холодную, но не потную ладонь. – Увидимся в аду.

Неужели они убьют ее прямо здесь, на пустынной улице?

Калитка медленно закрылась, отделяя Анну от Левека и охранников в саду. Она услышала, как звякнул запор.

Сердце билось, она быстро подошла к машине, села за руль и бросила сумку рядом с собою на сиденье. Затем воткнула ключ в зажигание и завела мотор. Джип сорвался с места так неожиданно, что завизжали шины.

САНКТ-ПЕТЕРБУРГ

Ждать ответа надо было дня два.

Кейт потратила их на магазины, на подарки для дочери: шарфы, шали, маленькая икона в серебряном окладе, которая, по уверению продавца, была подлинной. Не забыла Кейт купить сувениры и для своих сослуживцев в Вейле.

Не теряя времени, девочка-переводчица рассказывала о Петербурге. Она знала город, его историю и была на редкость точна. Город поражал свои великолепием, но во всем этом чувствовалась какая-то искусственность. Он скорее напоминал праздное творение человека, который, подобно ребенку, решил построить не город, а замок на песке. Во всех этих зданиях Кейт видела только фальшь и неуемное, безудержное тщеславие.

Когда они решили выпить по чашке кофе в каком-то из баров – Кейт избегала дорогих ресторанов, – то экран телевизора, светящийся над бутылками из-под водки, не умолкая рассказывал о кровавых последствиях распада империи. Мелькали кадры гражданской войны в Нагорном Карабахе, своры голодных псов пожирали трупы и набрасывались на оставшихся в живых. А в репортажах из Москвы были видны только бесконечные очереди отчаявшихся стариков за тарелкой супа. Говорилось также и о том, что Советская Армия потеряла единое управление и теперь была разорвана на куски местными правительствами.

– Они хотят предупредить, что готовится новый государственный переворот, – переводила девочка, разглядывая на экране баллистическую ракету, которую везли куда-то через непроходимые лесные заросли. – Да, они так и сказали: если Запад не поможет нам инвестициями, мол, в России может установиться военная диктатура.

– И тогда человек, похожий на нашего с тобой генерала в кабинете, вновь окажется у власти?

– Возможно.

«Печально, конечно, но кто бы отважился вкладывать деньги в подобную страну», – пришло вдруг на ум Кейт. Экономика почти разрушена. Во всяком случае, она могла об этом судить по существованию черного рынка и организованной преступности.

Они продолжали свои прогулки но Петербургу, но Кейт уже была сыта по горло этим золоченым величием.

Девушка-переводчица, почувствовав состояние Кейт, на второй день предложила съездить в Петродворец, этот желто-белый огромный особняк, что царь выстроил для себя неподалеку от города, где золоченые статуи мирно расположились среди фонтанов и прудов. Но и здесь Кейт была словно не в своей тарелке и предпочитала гулять среди деревьев, подальше от этого напускного тщеславия.

К вечеру Кейт пожалела свою замухрышку-переводчицу, пригласила ее в номер и сделала девчонке небольшие подарки из своего гардероба: чулки, туфли, нижнее белье, юбки, блузки, жакеты. Девчонка была ошеломлена.