Сьюзан Одо - Грехи и грешницы Страница 9

Кроме того, меня ничто не держало в Лондоне.

— Вы рады, что приехали?

— Да, — неожиданно смутившись, кивнула она. — Да, рада.

— А ваши родители, ваши друзья… вы по ним не скучаете?

Она пожала плечами.

— По родителям я не скучаю. Я хочу сказать, что не так уж часто с ними виделась, даже проживая на соседней улице. А вот подруги… Скучала бы, если бы не приходилось так много работать, — уточнила она.

— А братья или сестры?

Она покачала головой:

— К сожалению, я единственный ребенок. И привыкла все делать сама. А как у вас? У вас-то, наверное, полно братьев и сестер.

— Никого. — Он поерзал и одним глотком осушил бокал бургундского. — По крайней мере сейчас. — Помолчав, Каллум поднял голову и посмотрел в удивленные глаза Анны. — Мой брат погиб во Вьетнаме.

— О Господи! Ради Бога, извините…

— Ничего, вы ведь не знали. — Он тепло, по-дружески улыбнулся, и смущение Анны моментально прошло. — Пожалуй, у нас много общего. Единственные дети. Одиночки.

— А ваш отец… — рискнула спросить она. — Он жив?

— По всей видимости, — обронил он, наполняя ее бокал.

— Вы не знаете?

— Нет.

Заинтригованная, Анна на секунду замолчала, чувствуя, что поставила собеседника в неловкое положение — И не хотите знать? — пересилив себя, наконец спросила она.

Каллум сразу стал задумчивым, весь облик его изменился, перед ней словно сидел другой человек — гораздо старше. Внимательно наблюдая за ним, Анна вдруг обратила внимание на его руки. Такие большие и с таким изяществом обхватывают бокал.

— Мы с отцом не разговариваем. Он не простил мне, что я пренебрег службой в морской пехоте, в которой была вся его жизнь, как и жизнь его отца, — несмотря на гибель родного сына. — Каллум покачал головой, на лице его мелькнуло недоумение. — Знаете, он тогда даже не заплакал. Ни разу. Не пролил ни одной слезинки…

Перегнувшись через стол, Анна взяла его за руку.

Он поднял голову, желая заглянуть ей в глаза, но она, внезапно смутившись, уставилась на свою руку. Казалось, ее парализовала чисто английская нерешительность.

Каллум большим пальцем мягко провел по ее ладони.

— И вместо этого вы стали фотографом, — сказала Анна, убирая свою руку и надеясь, что это не будет воспринято как отказ.

Он слегка подвинулся, внезапно напустив на себя деловитость. Минута откровенности, казалось, прошла.

— Я уехал из Чикаго, когда мне исполнилось восемнадцать. Упаковал вещи и двинул на восток. Некоторое время жил на переводы от мамы, а потом мне повезло — устроился на работу помощником фотографа.

— Но разве ваш отец не гордится тем, что вы достигли успеха?

Он горько засмеялся и покачал головой. В глазах его читалась боль.

— Стань я сутенером, он и то воспринял бы легче. В конце концов, это же мужская профессия. Но ведь его сын избрал такую сомнительную профессию, как фотограф. Настоящее предательство, по его мнению.

— А мама? — спросила она, удивленная и в то же время тронутая его откровенностью.

Лицо Каллума озарилось теплой, хотя и не без грусти, улыбкой.

— О, мама всегда мною гордилась. Особенно когда наша фамилия начала появляться в журналах и она могла показать ее подругам. Папа же запретил мне даже приближаться к дому, а после смерти Джона их уже ничто не связывало. В конце концов они развелись.

— Мне очень жаль, — сказала она. — Правда. — Однако такая реакция казалась ей совершенно неадекватной.

— Ничего. — Он снова опустошил свой бокал. — Это было давно. Я уже все пережил. — Не глядя на нее, он подозвал официанта, чтобы тот принес счет.

Желтое такси везло их домой. Глядя на залитые дождем улицы и блестящие в неоновом свете тротуары, Анна лихорадочно обдумывала, что делать дальше. Пригласить его к себе? И если да, что сказать? Должна ли она переспать с ним? Она была не прочь, однако проблема заключалась в том, следует ли так поступать. Боже, это полное безумие — в таком возрасте все еще думать о своей репутации «хорошей девочки»! И все-таки, все-таки…

Когда они вышли из машины, он снял свой пиджак и накинул ей на плечи, чтобы защитить от дождя. Испытывая некоторую неловкость, она посмотрела на него и улыбнулась.

— Не зайдете? — спросила она, глядя куда-то в сторону, на облака пара, поднимающиеся из люка посреди мостовой. — Может быть, хотите выпить? поспешно добавила она.

Он коротко рассмеялся.

— Думаю, на сегодня уже достаточно, — ответил он. — Как-нибудь в другой раз.

Анна посмотрела на него и улыбнулась, внезапно ощутив жуткое волнение. Черт побери! Зачем она предложила зайти? Нужно было всего лишь сказать «Спасибо за чудесный вечер», чмокнуть в щеку и уйти.

— Прекрасно. Я только за, — произнесла она.

«Что я говорю! — подумала она. — Как будто я уж совсем лишилась рассудка».

— Я хочу только сказать, — добавила она, — что это было бы прекрасно.

— Да… конечно, — отозвался он, глядя на нее смеющимися глазами.

— Вот. — Анна сняла с плеч его пиджак. — Спасибо.

Забрав пиджак, Каллум перебросил его через плечо, а другой рукой смахнул с ее лица дождевую каплю. От этого теплого прикосновения внутри у нее что-то дрогнуло.

— Спокойной ночи, Анна, — просто сказал он и, наклонившись, поцеловал в губы. Затем повернулся и ушел в ночь.

Она лежала на кровати, одежда и обувь грудой валялись у двери. Шелест дождя за стеклом странным образом успокаивал ее. Не в силах заснуть, она решила восстановить в памяти прошедший вечер, попытаться вновь увидеть этого мужчину, вновь услышать его голос. Улыбаясь своим воспоминаниям, она снова и снова проигрывала в памяти те или иные ситуации. Что-то случилось, все как-то разом изменилось. Этот человек пробудил в ней те чувства, которые она уже давно не испытывала, — страсть, желание. Да нет, пожалуй, такого она еще никогда и ни к кому не испытывала. Может, это обычная похоть? Она этого не знала. Наверняка можно было сказать только одно — она хотела бы узнать.

В выходные Анна постаралась загрузить себя работой, злясь на то, что не додумалась дать Каллуму номер своего домашнего телефона. Его номер, конечно, у нее был, но первый шаг должен сделать он. «Хорошие девочки» так не поступают.

В воскресенье к обеду, не в силах сосредоточиться, Анна оделась и отправилась на улицу, решив, что прогулка пойдет ей на пользу — развеет хандру.

Не сознаваясь в этом даже самой себе, она направилась к студии Каллума. Подойдя ближе, с бьющимся сердцем замедлила шаги и, словно школьница, осторожно двинулась вдоль коричневого здания, где он жил, надеясь… на что? Увидеть его? Случайно встретить? Каковы бы ни были эти надежды, ясно, что они просто нелепы.