Энн Харрел - Огонь Менестреля Страница 9

Через тридцать секунд из кухни вылетела Катарина Фолл, вытирая руки о передник. На ее лице отражались неуверенность и испуг. Рахель хотела улыбнуться, чтобы успокоить ее. Но не смогла. Улыбка в этой ситуации была бы ложью. Хотя, не было ничего удивительного в том, что она старалась улыбнуться. Катарину все и всегда хотели оградить от неприятностей.

— Дорогая, — спокойно сказала Рахель, сдерживая свои чувства, — ты выглядишь замечательно.

— Рахель. — Катарина подавила рыдания, прикрыв рукой рот. — Неужели это ты?

«Она выгонит меня, — думала Рахель. — Ей тяжело меня видеть. Я напоминаю ей о прошлом. Я — тень. Как и она для меня». Но Катарина, выбежав из-за прилавка, бросилась и обвила ее руками, всхлипывая: «Рахель! О Господи! Рахель!» Рахель обнаружила, что ее глаза тоже полны слез и она обнимает свою старую подругу. Она соскучилась по Катарине. Она не отдавала себе в этом отчета, но она соскучилась. Прошло больше сорока лет. Катарина, уже не скрываясь, рыдала, а сидящие вокруг люди старательно делали вид, что ничего не замечают.

— Не могу поверить… Никогда не думала, что снова увижу тебя. — Она отступила и без всякого смущения вытерла слезы. — О, Рахель!

У Рахель комок подступил к горлу. Если бы она всхлипнула, ей стало бы легче, но она переборола себя и справилась со слезами. Она умела владеть собой. И все-таки она не ожидала, что встреча с Катариной так подействует на нее.

— Моя дорогая подруга, — заговорила она, пожав руку Катарины. Мне нужно держаться. — Так приятно видеть тебя. Я слышала о твоем магазине и подумала, что нужно будет задержаться в Нью-Йорке и повидать тебя.

Катарина перестала плакать и покачала головой.

— Ты сама знаешь, что это неправда.

Рахель не могла не улыбнуться, и спазм в горле прошел.

— Эх, мне никогда не удавалось одурачить тебя. И так у нас с тобой было еще в детстве, правда? Ты сразу чувствуешь, когда я говорю неправду. Даже через столько лет. Ну, слушай, давай немного притворимся.

— Рахель…

В глубоких зеленых глазах Катарины был страх. Рахель так не хотела видеть его.

— Пожалуйста, Катарина.

— Хорошо. — Катарина кивнула, но страх остался. — Мы будем пить чай.

— Чудесно. — Катарина указала на маленький столик в дальнем углу. — Садись туда. Я принесу поднос.

Рахель резко взяла подругу за руку.

— Не надо бояться, Катарина.

— Я в порядке. Иди садись. Я принесу чай.

— Как скажешь. Я подожду.

Большая просторная комната отдела новостей «Вашингтон газетт» была наполнена топотом мечущихся репортеров, шумом компьютеров, печатных машинок и телефонов. Элис Фелдон провела за столом уже два часа, и ей опять пришлось сесть. Она не огорчилась. Значит, жизнь бурлит. Она возражала лишь против одного обстоятельства (и оно просто бесило ее), а именно — она не могла найти Мэтью Старка. В который раз. Она не обращала внимания на худого мужчину, с неприкаянным видом стоявшего рядом. Он хотел поговорить со Старком и сейчас шарил глазами по комнате. Элис приходилось щуриться, так как очки сидели у нее на лбу, вместо того чтобы занять свое место на ее большом носу. Эта крупная, одутловатая, ширококостная женщина не питала никаких иллюзий относительно себя и второразрядной газетенки, в которой работала. Прошлой ночью, когда ее мучила бессонница, она покрасила ногти голубым лаком, который обнаружила в аптечке на полке своей дочери.

— Куда запропастился Старк? — требовательно спросила Элис, не обращаясь ни к кому конкретно. Молодой стажер, сидевший через три стола от нее, встревоженно выглянул из-за компьютера. Типичный представитель «Пост», по ее понятиям. Его звали Аарон Зиглер, и его специальностью была журналистика, которую она считала совершенно ненужной для работы репортера. Она взяла его на работу только за то, что среди принесенных им пробных заметок не было ни одного некролога.

— Он пошел выпить кофе, — сказал Зиглер. — Обещал вернуться через пять минут.

— Когда это было? Полчаса назад? — рявкнула Элис и бросила свирепый взгляд на перепуганного парня, словно он был виноват в том, что эта ленивая дрянь Мэтью Старк надоел ей до смерти. Ей нужно было разделаться с ним четыре года назад, сразу после того, как ее назначили редактором столичного отдела «Вашингтон газетт». Он к тому времени уже шесть месяцев болтался в газете, но она не видела, чтобы он делал что-нибудь полезное. Однако у него было имя, а в «Газетт» таких насчитывалось немного. Парни сверху нажали на нее, и пришлось дать ему шанс. Она вздохнула и обратилась к Зиглеру.

— Сходи найди его, пожалуйста. Скажи, что его ждут.

Зиглер был уже на ногах.

— Как о вас доложить?

Худой мужчина фыркнул и переступил с ноги, на ногу.

— Просто скажи, что пришел Проныра.

Элис сморщила нос, но не проронила ни слова. Зиглер спрятал усмешку и направился к двери. Как и большинство работников «Газетт», он трепетал перед Мэтью Старком. Элис же не испытывала подобных чувств, хотя и не могла понять почему. Черт с ней, с ленью, но этот сукин сын был самым невыносимым из всех, кого она когда-либо знала.

Катарина дрожащими руками наливала чай из белого фарфорового чайника. Она собственноручно разложила на подносе маленькие сандвичи и круглые хлебцы, принесла две розетки с джемом и тарелку бисквитного печенья. Рахель понимала, что ее неожиданное появление шокировало Катарину. Сорок лет назад в Амстердаме они расстались, и Катарина, которой предстояло прожить там еще несколько лет, плакала и обещала писать. Рахель не проронила ни единой слезинки и ничего не обещала, так как она уже выплакала все слезы и больше не верила обещаниям.

— Успокойся, — мягко сказала Рахель. Она положила сахар и добавила в чай сливок. Они стали чужими — она и Катарина. Да и разве могло быть иначе? — Я так долго не была в Нью-Йорке. На свете нету города, похожего на этот, правда?

— Нету, — согласилась Катарина. Она капнула сливок в свой чай, но не притрагивалась к нему.

— Как ты живёшь, Катарина?

— Нормально, я живу нормально.

— Это хорошо.

Рахель, чтобы преодолеть неловкость, отпила чая.

— Я понимаю, почему ты открыла кондитерскую. Ты всегда замечательно готовила и получала столько удовольствия от этого. Никому не удавалось так, как тебе, изготовить что-нибудь съедобное из тех скудных продуктов, что были у нас во время войны. Помнишь свою тушеную свеклу? — Рахель засмеялась, ее смех нельзя было назвать счастливым или беззаботным, но она все равно смеялась. — Это было ужасно, но намного вкуснее того, что нам обычно приходилось есть.