Её вина - Анна Джолос Страница 90

Дуло моего пистолета поднято чуть вверх и смотрит прямо в голову бородатого.

Знаю о рисках, но сейчас мне плевать, ведь Рената уже лежит на земле, а Захар под прицелом.

Троицкий замечает меня, и в этот самый момент я жму на курок…

Но чёртова оса в самый нужный момент не срабатывает, чем несказанно меня подводит.

Так бывает, увы, но как же не вовремя это случилось…

Глава 44 Арина

События развиваются настолько стремительно, что подумать о чём-либо я просто не успеваю. Пытаюсь выстрелить ещё раз, но ничего не происходит. Заклинило. Похоже, всё-таки гильза застряла…

Бородатый, почувствовав шорох за спиной, разворачивается.

В ужасе распахиваю глаза, когда понимаю: мне конец. Потому что головорез, не мешкая, резко выбрасывает руку вперёд и направляет свой пистолет на меня. Между нами от силы метр – полтора, и я прекрасно понимаю, чем это грозит.

Темно, но в свете Луны я всё равно вижу его лицо, искажённое гримасой злости и гнева. Вне всяких сомнений он собирается пустить мне пулю в лоб. И что-то подсказывает – осечки здесь не будет.

Момент.

Мой судорожный вдох. И холодный воздух, втянутый сквозь приоткрытые губы, кажется сейчас особенно необходимым...

Сердце… бум-бум-бум. И даже в глотке ощущается сильная, ритмичная пульсация.

Как громко поют сверчки! Давно я их не слышала…

– Арина!

Испуганный крик Захара. Его движение. Выстрел.

И пистолет явно боевой, в отличие от моей осы…

Дёргаюсь назад. Словно получив короткий разряд тока. Будто вдруг коснулась пальцами оголённых проводов…

Онемение. Ничего не чувствую абсолютно.

В меня ведь выстрелили, верно? Тогда почему я не ощущаю… Это шок или что?

Не понимаю. Ничего не понимаю.

Прислонившись спиной к капоту внедорожника, растерянно моргаю, а уже пару секунд спустя – боль: острая, режущая, прямо-таки адская, резко пронзает левое плечо. Оно просто огнём гореть начинает, полыхать неистово. Боже! Это как если бы вдруг чайник кипятка выплеснули на кожу. Печёт так сильно, что я даже ориентацию в пространстве теряю на какое-то время.

Но я ведь не умерла? По крайней мере пока. Если бы Троицкий не бросился на стрелявшего, траектория пули была бы совершенно иной… Боюсь в этом случае я уже не была бы способна на рассуждения и мыслительные процессы.

Пытаюсь сфокусироваться на том, что происходит. Неосознанно выпускаю проклятую осу из пальцев и прижимаю дрожащую ладонь к плечу. Взгляд цепляется за две фигуры, катающиеся по земле. Они отдаляются от меня... Вот мелькает куртка Захара, но он тут же оказывается внизу. Дерутся. Сцепились насмерть... Тихий, но в то же время разрывающий душу стон Захара слышать просто невыносимо.

Нет.

Бугай машет руками так, что страшно смотреть. Я должна помочь другу. Должна попробовать ещё раз...

Делаю шаг вперёд, но голова начинает кружиться, и меня ведёт в сторону. Словно я очень и очень пьяна.

Когда-то давно на уроке ОБЖ в старшей школе нам рассказывали о том, что ранение в артерию, будь то плечевая или бедренная, может с лёгкостью привести к быстрому, летальному исходу.

Сколько времени у меня в запасе, если всё настолько плохо?

– За-хар, – шепчу одними губами, теряя из вида внезапно поплывшую картинку.

Тяжёлое прерывистое дыхание, звуки борьбы, нецензурная брань. А потом это… Выстрел. Первый, а затем и второй. Он оглушает, свистом проносится в голове, и я застываю в ужасе. Колючий, всепоглощающий страх сковывает тисками каждую клеточку, каждый нерв. Потому что глаза, привыкшие к темноте, различают: нападавший сидит сверху, на Захаре.

Пожалуйста, только не это!

Крики людей совсем рядом. Отчётливо слышу мужские голоса. И снова выстрелы. Другие.

Шумно. Всё сливается в единый гул, безжалостно давящий на барабанные перепонки.

По руке стекает что-то горячее. Или мне лишь кажется, что она (моя кровь) горяча… Пересохшие губы дрожат, часто-часто дышу через рот и сейчас есть большая вероятность того, что я вот-вот потеряю сознание.

Нельзя. Мне надо к Захару.

– Лежать на земле, сука! Лежать я сказал! – командует кто-то совсем рядом.

– Крути его!

Значит…

– Руки за голову!

Это вроде Крылов. Ругается отборным матом. Что-то кричит, но я уже не улавливаю. Не могу. Мне до одури больно. Невыносимое, мучительное жжение даже сравнить по силе не с чем. Никогда такого не испытывала, клянусь. Плечо будто сверлят непрерывно. Его будто одномоментно жалят десятки ос.

– Захар… – мой голос чужероден. Я словно со стороны его слышу. Такой тихий, но в то же время пропитанный острым, горьким отчаянием…

– Первый, я второй… у меня здесь парень и девушка.

Силюсь открыть глаза. На поляне люди. Трое? Четверо? Я различаю их силуэты. Они суетятся, громко переговариваются. А я, находясь в каком-то полуобморочном состоянии, отползаю к дереву. Даже и не помню, как на землю осела. Только чувствую мягкие травинки под ладонями.

– Живой, нет? – взволнованно спрашивает кто-то. – Пульс потрогай. Ну?

Но я не хочу знать ответ, прекрасно понимая, о ком идёт речь. Мне страшно. Страшно услышать то, что раздавит меня. Уничтожит. Убьёт. Ведь если этого пока не сделала пуля, то новость о том, что мои друзья мертвы, сделает это за неё…

Зачем, зачем? Какое глупое безрассудство! Какая бессмысленная неосторожность!

Ресницы трепещут, изображение рябит и плывёт волной. Уши заложило, тело вдруг начинает лихорадить как при высокой температуре. Но несмотря на отвратительное физическое состояние, в голове кружит хоровод чёрных, беспокойных мыслей.

– Захар... Рената… – роняю голову на прижатые к груди колени.

Пожалуйста, прошу тебя, Боже... Не делай этого! Не забирай их у меня… Не забирай! Прости, что вспоминаю о тебе лишь в редкие минуты крайней безысходности. Прости, что не знаю ни одной молитвы… Прости, что в церкви не была очень давно.

Оставь их со мной, пожалуйста! Я