Юлия Михуткина - Совместный номер. Противостояние (СИ) Страница 90

Вот он – Коннор дремлет в кресле, подперев голову кулаком, а рядом со мной стоит медсестра, списывая данные с приборов. Пытаюсь  пошевелиться – больно. Тело затекло, местами его щиплет и колет тысячей невидимых, но остро пронзающих иголок.

Медсестра видит, что я проснулась и подходит ко мне, Коннор услышав суету вокруг меня тоже просыпается. Зовут врача, меня осматривают, выписывают рецепт по процедурам и лекарствам.

– Я же говорил, что ты справишься, детка, ­– тихо шепчет, поглаживая меня по голове и целуя в лоб. Потом я снова дремаю. На следующий день к вечеру уже можно сесть.

Так и проходят дни в больнице ­ – спать, есть, процедуры. На третий день после операции меня выписывают, но на процедуры мне ездить еще месяц.

Пока что занятия я посещаю по скайпу, слушаю удалённо лекции, пишу конспекты. Уже неделя, как я в доме Коннора. У него тренировки, у меня учёба и процедуры. Каждый день у меня перевязки, чтоб правильно разглаживалась кожа. Дальше будет лазер и пара уколов. Днём я хожу в длинной футболке, пока нет Джона, чтоб кожа дышала, а вечером перематываю ноги бинтом.

Вот уже приближается и вторая неделя. Завтра мне нужно ехать домой и появиться в университете. Процедуры теперь будут раз в неделю. Кожа на ногах ещё бордовая, но уже намного красивее, чем была. Ноги болят, но я радуюсь этой боли, всё заживает пусть не совсем идеальной, но вполне красивой и гладкой кожей.

Mariya Sherifovich – Molitva

Вечером, как обычно, жду Коннора с тренировки. Он сам не свой сегодня – молчаливый, серьёзный и задумчивый. Что же его беспокоит? Дождавшись, пока он примет душ, прошу помочь мне с бинтами и перебинтовать ноги.

По ощущениям чувствую, что сегодня он заматывает их туже, чем обычно. Немного неприятно и я морщусь. Но вот последний моток и всё готово.

– Что-то случилось? Это что-то связано с твоим сезоном, к которому ты так готовишься?

Но он не отвечает, просто опускает глаза вниз и молчит, сидя на коленях передо мной. Один резкий взгляд на меня исподлобья и я не успеваю опомниться, как лежу на лопатках, а он ловко нависает сверху. Дыхание перехватывает и я, пораженная его скоростью, слышу свой стук сердца и его тяжёлое дыхание. Кровь начинает бурлить и кипящим потоком разгоняться по телу.

Глаза в глаза, одно на двоих дыхание, скользящая по бедру вверх рука. Он шумно втягивает воздух и, наклонившись, несмело меня целует. Губы робко прикасаются к губам, как-будто он боится чего-то. Ощущая его чувственные прикосновения и ласки, желание тёмной тугой массой поднимается по телу, сосредотачиваясь в животе и тянет, закручиваясь в тугой узел. Я закрываю глаза и от наполняемых меня ощущений стону ему прямо в губы, совсем негромко, но в этот момент он замирает. Его рука больше не движется плавно, она застыла на месте.

Его словно в секунду заменяет кто-то иной. Коннор впивается неистово мне в губы, захватывая и кусая, сжимает пальцами бедро до отметин, прижимается ко мне. Я открываю глаза, а он зажмурился и  держится за меня так жадно, так исступленно.

­– Моя девочка, – он шепчет, как в бреду, - покрывая меня поцелуями. Одежда летит на пол, вещь за вещью. Моя кожа вся в его поцелуях, укусах – страстных, горячих. Завтра она вся будет в отметинах. Мне должно быть больно, но я не чувствую ничего кроме его страстных поцелуев, горячих рук, его жаркого дыхания. Я тону и растворяюсь в нём, полностью и без остатка.

Его толчки новый сильнее предыдущего. Он почти вбивается в меня, с силой, с напором, яростно, как безумный. Что же с тобой  происходит? О чем ты мне не говоришь?

Взгляд блестит и в момент, когда его и меня захлестывает от удовольствия, я на миг вижу то, что он пытался скрыть – эти открытые и обезоруженные глаза полны печали.

Но момент эйфории проходит и снова он закрывается от меня. Закрыв глаза, Коннор обнял меня и прижал мою спину к своей груди. Он размеренно дышит мне в макушку, а мне не спится. Я так и не узнала, что же его гложет.

После тренировки, он везёт меня домой. В дороге он ведёт себя непринуждённо, но хмурые мысли его так и не отпустили.

Вот и моё крыльцо. Он заносит мою сумку в дом, здоровается с мамой и братом и поспешно собирается назад к машине. Да что же, черт возьми, происходит?

– Стой! ­– окликаю его на крыльце, когда он тянется к дверце машины. – Что с тобой происходит? Ты мне сегодня позвонишь?

Он стоит, так и не обернувшись, застыв на месте. Резко развернувшись, он поднимает на меня взгляд, тёмный и почерневший. Странно, он даже не подходит ко мне. Не обнял, не поцеловал. Он даже не хочет со мной попрощаться?

– Не знаю Кирстен, мне нужно собираться, у меня утром самолёт в Лос-Анджелес.

– И ты мне не сказал? Коннор, в чем дело? Что с тобой?

– Я думал Кирс. Над всем думал: над подарком твоей мамы, над нашей жизнью, над всем. – Он отводит взгляд, стараясь не смотреть на меня.

– И? – пытаюсь обратить его внимание, но тщетно. Он упорно делает вид, что меня не замечает, и говорит в сторону.

– Мы расстаёмся Кирстен. Мы с тобой слишком разные – я не смогу подстроиться под твою издательскую деятельность и приезжать раз в месяц между сезонами боёв, ты со своим характером не подстроишься под мой образ жизни. Я уже прокручивал разные варианты, но нет Кирс, ни хрена у нас не выйдет. И твоя практика в Wolters Kluwer, ты же так мечтала об этом.

Что? Но… как? Почему он так решил? И откуда он…?

– Откуда ты знаешь про Wolters?

– Твоя мама. В твоей комнате все твои достижения, всё там говорит о твоей детской мечте, о том, как ты стремилась к этому. И как тяжело твоя мать зарабатывала, чтобы отложить на тебя средства.

– Но я не хочу туда ехать!

– Ты не можешь так поступить Кирс. Ни с матерью, ни с собой.

– Но как же ты? Как же… мы?

– А что мы, Кирстен? Что я тебе обещал ­– ничего. Ты и сама знаешь, какой я. Ты во мне уверена? Уверена, в том, что твоё «мы» способно существовать в моём мире, где толпы поклонниц?

Черт. Я совсем не уверена. Но ты, ты сам дал мне надежду на то, что я важнее их! И я хочу, хочу тебе кричать об этом, но услышишь ли ты? Пусть мой голос будет надрывным и сорвется, пусть!

– Уверена, – тихо шепчу, но ему и этого хватает меня услышать. Знать то, что я для себя решила.

­– Но я не уверен Кирстен. Я сейчас уеду, и некоторое время буду жить в Лос-Анджелесе. Я не смогу так жить, зная, что ты там, далеко.

– Но ты же знаешь, что я буду верной, буду ждать.

И тут его прорывает. Он взъерошивается и переходит на крик.

– Да это я такой, Кирстен! Я, мать твою, не способен на верность! Я не знаю, сколько я смогу держаться, пока мне не начнет срывать башню. Не знаю, черт тебя подери! Ты бл*ть всегда понимающая, правильная. Но я не могу так! Не могу! – Он открывает дверцу машины и заводит ее – Это всё! – Срываясь с визгом, машина оставляет следы на асфальте. Во мне внутри всё падает вниз. Всё рушится – все мои  замыслы и надежды, все мои «воздушные замки» становятся призрачными, развеиваясь в тонкую дымку. В груди невыносимо сжимает до боли, живот скручивает от тошнотворного спазма, а горло душит подкативший ком рыданий.