Сьюзан Ховач - Грехи отцов. Том 1 Страница 90

— Ох, ты не должен беспокоиться о Скотте, — сказала Эмили и, как бы чувствуя, что это утверждение требует объяснения, добавила после небольшой паузы: — Твое отношение к Скотту показывает, что ты делал для него все возможное, Корнелиус. Я горжусь тем, как ты заботился о нем, когда он был таким беспокойным трудным мальчиком четырнадцати лет, и твое воспитание дало такие прекрасные результаты. Ты можешь также этим гордиться. Это делает тебе честь.

Стыд охватил меня так неожиданно и сильно, что я потерял дар речи. Я подумал: именно так должны были развиваться события. Однако как они развивались на самом деле? А затем я с невыносимой отчетливостью представил себе свою жизнь… О, Боже, я так несчастен, Боже, так несчастен…

Я запретил себе об этом думать, опустил занавес на сознание, зажег свет самозащитных рефлексов и устроился поудобнее в стальной клетке, которую многие годы я так тщательно для себя строил.

— Да, я горжусь своим прошлым. Я не сделал ничего постыдного. Бог сдает карты жизни, а ты играешь свою партию как можно лучше, вот и все. Не моя ошибка, что мне случайно сдали такие карты.

— Да, дорогой, — сказала Эмили. — Передай привет Сэму и Вики. И, разумеется, маленьким ребятам тоже! Скажи Вики, я с нетерпением жду фотографии маленького Пола! Я надеюсь, вы не слишком разочарованы, что родился мальчик, а не девочка!

На это я и не подумал отвечать. Кто может быть разочарован, имея двух сыновей? Я сказал «до свидания» и повесил трубку и тут вспомнил, что все еще не имею ни малейшего представления о том, кто рассказал Элфриде о прошлом.

Меня не оставляла мысль об этом. Я рассматривал снова и снова каждую сторону этой тайны, пока, наконец, мои мысли не стали сосредоточиваться на Тони Салливене; я вспоминал, как он настаивал на том, что детям следует рассказать правду.

Я взял Тони на попечение в 1933 году, тогда же, когда и Скотта, но мы с Тони никогда не ладили друг с другом, и в конце концов он отвернулся от меня и уехал на пароходе в Англию и стал жить там с последней семьей отца. К этому времени Стива уже не было в живых, но Дайана приютила Тони вместе с Аланом и тремя маленькими ребятами на Мэллингхэме в Норфолке, где жила ее семья. Скотт, всегда лояльный ко мне, примерно в это время поссорился с Тони, и, после того как Тони уехал в Англию, они никогда больше не встречались. Разумеется, это было большим облегчением для меня. Я знал, какие истории слышал Тони обо мне, как только он начал новую жизнь в Мэллингхэме.

Я продолжал думать о Тони. Я ничего не чувствовал. Это все было очень давно. В 1931 году Тони заразил меня свинкой, этой глупой детской болезнью, которая искалечила меня на всю жизнь, и как только я обнаружил, что я бесплоден, я не мог смотреть на него без неприятных воспоминаний. В сущности я не упрекал его — в конце концов, это не его вина — но он напоминал мне слишком о многом. У меня было также странное ощущение, что ему предназначено быть моей вечной Немезидой. Очень странно, что жизненные пути некоторых людей периодически пересекаются, иногда с благотворными результатами, иногда с гибельными последствиями, и для меня Тони Салливен всегда был катализатором несчастья.

Пока я лежал этой ночью без сна, я думал; каким-то образом Тони оказался у истоков всего. Но каким? Он умер в 1944 году. А может, нет? Возможно, он остался в живых… военнопленный… потеря памяти… только сейчас выздоровел… возвратился в Мэллингхэм…

К счастью, сон положил конец этим невротическим фантазиям, но когда я проснулся следующим утром, я снова начал проявлять беспокойство. Весь день я то и дело говорил себе: прошлое мертво. Прошлое не может больше меня касаться. Но затем произошла неожиданная неприятность.

Сама Элфрида прибыла в «Савой» и потребовала встречи со мной.

Я одевался к обеду. В этот вечер мы собирались в театр, и Сэм и Вики должны были заехать за нами.

— Внизу мисс Салливен, сэр, — сказал мой помощник. — Она хочет знать, может ли она подняться наверх.

Я хотел было сказать «нет», однако сказал: «Дай мне поговорить с ней». Я должен разгадать эту тайну до того, как покину Англию. Конечно, можно убеждать себя, что никто не может доказать что-либо и что Скотт всегда будет верить на слово мне, а не Элфриде, но я просто не хочу, чтобы он расстраивался. Взяв трубку из рук помощника, я сказал любезно в микрофон:

— Итак, ты снова! Я надеюсь, ты уже не в роли прокурора! Какие обвинения ты хочешь выдвинуть сегодня?

— Я хочу поговорить с тобой относительно Мэллингхэма, — сказала Элфрида.

Старый дом Дайаны Слейд попал в руки Пола в 1922 году, и, когда он умер через четыре года, имущество перешло ко мне как его наследнику. Дом представлял собой обуглившиеся руины, но земля все еще принадлежала мне. У меня была смутная идея передать ее в Национальное управление имуществом, так как участок находился на территории, которую оно хотело сохранить, но я никак не мог собраться с духом и отдать необходимые распоряжения моим адвокатам. Я всегда пытался не думать о Мэллингхэме, поскольку он неизбежно напоминал мне о Стиве и Дайане, и было лучше забыть все связанные с ними события. Сейчас я не хотел о них думать.

— Послушай, Элфрида, я занятой человек, и у меня нет времени, чтобы копаться в прошлом…

— Я хочу поговорить о будущем.

Я предположил, что она хочет вернуть обратно свой старый дом. К моему облегчению, я внезапно понял, как я смогу ублажить ее и нейтрализовать опасность, которую она собой представляла.

— Ладно, поднимайся, — сказал я и резко прервал связь.

Это была высокая девушка, ширококостная и мужеподобная, ее курчавые волосы были коротко острижены. На ее лице не было косметики, одежда сидела на ней мешковато. У нее были светло-голубые глаза.

Я принял пару таблеток от астмы и дышал ровно. Я отослал всех из апартаментов, кроме Алисии и ее горничной: я слышал, как они говорили друг другу в дальней спальне, когда я проходил, чтобы открыть дверь.

Элфриде было двадцать три года. Она получила степень в Англии в Кембриджском университете и, перед тем как устроиться в частную школу вблизи Кембриджа, проучилась еще один год, чтобы получить диплом преподавателя. Ее брат-близнец Эдред преподавал музыку в той же школе, но, как говорила Эмили, пытался получить работу в оркестре. Младший сын Эмили, Джордж, закончил последний курс в пансионе и с осени должен был учиться в одном из новых английских университетов. Эмили сказала мне, что он намеревается что-то изучать, но что именно — я забыл. Я хотел забыть всех английских Салливенов, всю Европу и на самом деле всех и все восточнее штата Мэн.

Я попросил Элфриду войти.