Александра Йорк - На перепутье Страница 94

Ему следовало с самого начала понять, что Тара превратила его в безумца. Секс и искусство священны! Одно это ее заявление должно было заставить его сообразить, что у нее с головкой не все в порядке. Ничего удивительного, что она провела долгие годы с этим ископаемым Димитриосом в пыльном музее. В конечном итоге она оказалась такой же, как Димитриос. Они прекрасно подходили друг другу, как пара поношенных тапочек.

Леон вытер пот с лица рукавом рубашки и выпил еще глоток виски. С Тарой покончено. Он бросил голубое песцовое манто в озеро в Палм-Бич и смотрел, как медленно тонет меховая гора, напоминая умирающее животное, которое затягивает в водяную могилу. Когда манто окончательно исчезло, не оставив на поверхности ни малейшего следа, он внезапно очнулся. Голова была ясной — впервые за несколько месяцев он стал самим собой.

Он чувствовал бы себя еще лучше, если бы удалось помириться с Блэр в тот же вечер, но, когда он вернулся в дом, уже всходило солнце, а днем, проснувшись, он узнал, что Блэр уже уехала. Бедняжка Блэр. Надо было с ней переспать. Она такая одинокая. Постоянно крутится, вся в делах, только чтобы не заметить, как она одинока. И ради чего он ей отказал? Ради Тары, которая отказала ему? Он звонил Блэр каждый день, чтобы извиниться, но дворецкий говорил, что она на конной ферме, где собирается несколько дней отдохнуть, и не хочет, чтобы ее беспокоили. Бедняжка Блэр. Скорее всего, она «отдыхает», загоняя лошадей до смерти, чтобы пережить неудачу вечеринки: сначала Перри, исчезнувший с этой, как ее там зовут, рыжей из Художественного совета, затем мать, швырнувшая зажигалку в кучу пожертвований, затем его отказ переспать с ней. Короче, вечер у Блэр не задался. Когда по какому-нибудь поводу она расстраивалась, то всегда сбегала к своим лошадям. Он много раз видел, как она ездит верхом. Зрелище не для слабонервных. Но он помирится с ней, как только она вернется в Нью-Йорк.

Может быть, стоит позвонить Эйдрии. На вечеринке она выглядела потрясающе, особенно в этом пурпурном парике. Леон отступил на несколько шагов и оглядел свою работу. Все, она закончена. Он не имел ни малейшего понятия, чем займется дальше, сейчас ему необходимо от души трахнуться. Нет, сначала хороший домашний ужин, а потом в койку. Домашняя паста Эйдрии с соусом из креветок. Класс.

Когда такси, в котором он направлялся к Эйдрии, пересекало Бруклин, Леон отвернулся, чтобы не видеть статую Свободы, терпеливо держащую свой факел.

— Чеснок, чеснок. И еще чеснок. В этом весь секрет. Слишком много не бывает. — Эйдриа протянула ему еще одну головку, чтобы он нарезал ее. — И хорошее оливковое масло. Тут нельзя экономить на качестве. Именно поэтому тебе так нравится мой соус из морских моллюсков. Свежие моллюски и свежие помидоры. Если бы ты не съездил за ними к Рандазио в бухту, я была бы лишена удовольствия готовить тебе пасту в два часа ночи. — Эйдриа игриво взглянула на него. — В чем дело, детка? Случайно не залетел? Что Фло делает с твоими работами?

— Я же говорил, она их снова продает. И у меня разыгрались былые аппетиты. — Он отпил большой глоток вина. Эйдриа помешивала чеснок в кипящем оливковом масле, и в такт этому движению ее груди тяжело раскачивались под байковой ночной рубашкой.

Леон на кухонном столе чистил моллюсков.

— Ну и что сейчас особенно в цене? — лениво спросил он. — Чем вы, серьезные люди, собираетесь заниматься?

— Ты хотел спросить, что сейчас круто? Видишь, до чего ты отстал? — Эйдриа добавила в свой соус немного белого вина. — Ну, нас интересуют сейчас внутренние демоны: не инопланетяне, а психические образы, вызывающие ужасы и зверства, на которые способен только человеческий разум, — сказала она, вылив остатки вина в свой бокал и жестом предложив Леону достать новую бутылку из холодильника. — Добавь к этому наше горячее стремление пересматривать целые этапы истории. Вспомни все эти фильмы про войну. Наше воинственное государство требует сделать их не только политически корректными, но и оправдывающими наше растущее желание проливать кровь, используя при этом все разновидности религиозного фанатизма и страха. К тому же мы, разумеется, продолжаем исследовать функции нашего тела, основательно перемешивая сексуальный акт и естественное отправление. Легкий юмор нынче не в моде, но все еще принято заниматься самобичеванием. Оглянись! Если ты перестанешь терять половину своего времени на отдых, а вторую половину на выполнение заказов от корпораций да еще и осложнять свою жизнь, забивая голову камнями этой греческой археологини, ты поймешь, что именно это давным-давно занимает наши умы.

Эйдриа покровительственно улыбнулась, заметив сомнение на лице Леона.

— Не волнуйся, детка. Мне нравится твоя сексуальная неразбериха. Последнее время ты был в таком миноре, что я подзабыла, как все это выглядит. Короче, — продолжала она болтать, — с помощью дальнейшей модернизации примитивизма, средневековья и мистицизма все живые существа нынче снова считаются священными как взаимозависимые организмы. Даже сама земля считается таковой. То есть все живые существа, кроме людей, потому что ныне мы — мерзкие угнетатели всего священного и обязаны жертвовать своими потребностями в пользу неразумной, не принадлежащей к роду человеческому жизни. — Эйдриа заметила озадаченное выражение на лице Леона и рассмеялась. — Не обращай внимания, ты и не должен это понимать. Но ты можешь не волноваться, детка. Твои работы уже там. Под «там» я имею в виду того проклятого иностранца, который решил построить частный музей. Не знаю, как ты позволил Фло выдергивать твои работы с корнем по всей стране. Так или иначе основные ценности западной цивилизации выявлены и уничтожены.

Леон не имел ни малейшего понятия, о чем она толкует, да ему было на это глубоко наплевать; она вечно связывала искусство с мистицизмом и политикой.

— Очень немногие американские художники вдавались в философию, подобно тебе, Эйдриа, — пробормотал он. — Мы умеем злиться, но мыслителями большинство из нас никогда не были. Теперь даже самые злые устали. Для того чтобы жить на острие бритвы, требуется много энергии.

— Именно в этом-то и дело, Леон! Все устали от требований разума и «цивилизованного» общества. Можно свихнуться, зная, что твой сосед может оказаться насильником, твой ребенок — убийцей, твой любимый политик или священник — педофилом. И только подумай, что еще мы открываем в глубинах собственных недостойных душ.

В кухню вошел полусонный сын Эйдрии, Джейсон. Леон почувствовал приближение головной боли. Ну и черт с ней, пусть приходит. Эти мозговые боли появились только после появления Тары в его жизни. Жаль, что он вообще ее встретил!